— Я, пожалуй, лучше пойду спать, — жестко сказал Рудольф и вышел из машины.
Он забрал с заднего сиденья свою удочку, корзинку и сачок, а также пожарные сапоги. Надел нелепую фетровую шляпу. Бойлен сидел, курил и, щурясь, смотрел сквозь дым на прямую линию огней на Вандерхоф-стрит, выстроенных словно для изображения перспективы. Огни уходили в бесконечность, где прямые линии встречаются или не встречаются.
— Не забудь сумку, пожалуйста, — напомнил Бойлен.
Рудольф взял сумку. Она была совсем легкая, как будто пустая. Какая-нибудь безделица богатых.
— Еще раз спасибо за прекрасный вечер, — сказал Бойлен. — Боюсь, я один получил от него удовольствие. И всего лишь за пару рваных сапог, которые мне все равно не нужны. Я дам тебе знать, когда стенд для стрельбы будет установлен. А теперь иди, молодой неженатый разносчик булочек. Я буду думать о тебе в пять часов утра.
Он включил мотор, и машина рванула с места.
Рудольф проследил за красными хвостовыми огнями, этим двойным сигналом «Стоп!», пока они не исчезли в бесконечности, затем отпер дверь рядом с булочной и втащил свою поклажу в коридор. Он включил свет и посмотрел на сумку. Она была не заперта. С ручки свешивался ключик на кожаном ремешке. Он открыл сумку, надеясь, что мать не слышала, как он вошел.
В сумке лежало небрежно брошенное красное платье. Рудольф вынул его и внимательно оглядел. Оно было кружевное, с глубоким вырезом спереди. Он попытался представить себе сестру в этом платье, почти не скрывавшем ничего.
— Рудольф? — раздался сверху сварливый голос матери.
— Да, мам. — Он быстро выключил свет. — Я сейчас вернусь. А то я забыл купить вечерние газеты.
Он схватил сумку и вышел из дома, стремясь опередить мать, если она спустится. Он сам не знал, кого оберегает — себя, Гретхен или мать.
Рудольф побежал к Бадди Уэстермену, жившему в соседнем квартале. По счастью, в его доме, большом и старом, еще горел свет. Мать Бадди разрешала группе «Пятеро с реки» репетировать в подвале. Рудольф свистнул. Мать Бадди была веселая, общительная женщина, она любила, когда ребята собирались у них в доме и после репетиций угощала их молоком с кексом, но Рудольфу не хотелось сегодня с ней говорить. Он снял ключик с ручки, запер сумку и положил ключик в карман.
Через некоторое время появился Бадди.
— Эй, что произошло? Чего это ты заявился так поздно?
— Слушай, Бадди, не подержишь ли это у себя пару дней, — попросил Рудольф и сунул сумку Бадди в руки. — Это подарок для Джули, и я не хочу, чтобы моя старуха его видела. — Вдохновенная ложь. Все ведь знали, какие скряги Джордахи. Знал Бадди и то, что миссис Джордах была против появления девушек в жизни Рудольфа.
— О’кей, — небрежно бросил Бадди и взял сумку.
— Я когда-нибудь отплачу тебе тем же, — сказал Рудольф.
— Просто не играй без души в «Звездной пыли». — Бадди был лучшим музыкантом в группе и имел право делать подобные замечания. — Еще что-нибудь?
— Нет.
— Кстати, — сказал Бадди, — я сегодня вечером видел Джули. Я проходил мимо киношки. Она как раз заходила туда. С каким-то неизвестным типом. Стариком — по меньшей мере года двадцать два. Я спросил ее про тебя, она сказала, что понятия не имеет, где ты, и ее это не интересует.
— Спасибо, друг, — поблагодарил Рудольф.
— Нельзя жить в неведении, — сказал Бадди. — Увидимся завтра. — И вошел в дом, унося сумку.
А Рудольф отправился в столовую Эйс купить вечернюю газету. Он сел за стойку, открыл спортивную страницу и выпил стакан молока с двумя сладкими булочками. В тот день «Гиганты» выиграли. Рудольф порадовался, но не мог решить, был этот день хорошим для него или плохим.
Томас поцеловал на ночь Клотильду. Она лежала, укрывшись одеялом, волосы ее разметались по подушке, лицо светилось нежной улыбкой. Она включила настольную лампу, чтобы он мог найти дорогу, не натыкаясь ни на что. Томас поцеловал ее, пожелал спокойной ночи и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь. Полоска света под дверью исчезла — Клотильда выключила свет.
Томас прошел через кухню в коридор и осторожно стал подниматься по темным ступенькам, неся свой свитер. Из спальни дяди Харольда и тети Эльзы не доносилось ни звука. Обычно оттуда шел такой храп, что дом дрожал. Должно быть, сегодня дядя Харольд спит на боку. Никто не умер в Саратоге. Дядя Харольд пил там лечебную воду и похудел на три фунта.