Тинкер посмотрел вверх:
— Не хотелось, чтобы нас кто-нибудь услышал.
— Насколько я понимаю, — сказал Джордах, — нам нечего сказать друг другу такого, чего не может слышать весь этот проклятый город. Я вам ничего не должен, вы мне — тоже. — Но все же сошел с последней ступеньки и вывел их на улицу, открыл входную дверь в пекарню ключом, с которым никогда не расставался.
Все трое вошли в пекарню, где единственное большое окно было закрыто брезентовой шторкой по случаю воскресенья.
Наверху Мэри Джордах ждала, когда закипит кофейник. Рудольф беспокойно поглядывал на часы: как бы не опоздать на свидание с Джули. Томас развалился на стуле, напевая что-то неразборчивое себе под нос и отбивая ритм вилкой по своему бокалу.
— Прекрати, прошу тебя, — попросила мать. — У меня заболит голова.
— Извини, — сказал Томас. — В следующий раз для своего концерта приготовлю трубу.
Никакого сладу с ним, с раздражением подумала Мэри Джордах, не может быть вежливым ни секунды.
— Ну что они там делают? — недовольно ворчала она. — В кои веки у нас семейный обед. — Она с выражением обвинителя резко повернулась к Гретхен. — Ты работаешь вместе с мистером Тинкером, — сказала она. — Может, ты там чем-то отличилась?
— Может, они обнаружили, что я стащила кирпич? — насмешливо предположила Гретхен.
— Ну ни одного дня в этой семье никто не может продемонстрировать свою вежливость! — обиделась мать. Она пошла на кухню за кофе. По ее опущенной, сутулой спине казалось, что вот идет воплощение женского мученичества.
На лестнице послышались тяжелые шаги Джордаха. Он вошел в гостиную с абсолютно ничего не выражающим лицом.
— Том, — сказал он, — спустись в пекарню.
— Мне не о чем говорить с Тинкерами, — возразил Томас.
— Они хотят что-то тебе сказать. — Джордах повернулся и снова стал спускаться с лестницы. Томас недоуменно пожал плечами. Он то одной, то другой рукой вытягивал себе пальцы. Обычный его жест перед дракой. Встал, пошел вслед за отцом.
Гретхен нахмурилась.
— Не знаешь, что все это значит? — спросила она Рудольфа.
— Должно быть, какая-то неприятность, — мрачно ответил он.
Он понимал, что на свидание к Джулии теперь обязательно опоздает.
В пекарне на фоне голых пустых полок и прилавка с мраморной крышкой черного цвета оба Тинкера — один в темно-синем костюме, а второй в блестящей черной сутане священника — были похожи на двух воронов, принесших с собой беду.
Все же я его убью, это точно, подумал Томас.
— Добрый день, мистер Тинкер, — сказал он, одаривая его своей невинной детской улыбочкой. — Добрый день, отец!
— Сын мой, — напыщенно, с важным видом произнес священник.
— Вот скажите ему сами, скажите то, что рассказали мне, — вмешался Джордах.
— Нам все известно, — сказал священник. — Клод признался во всем своему дяде, что вполне естественно, на мой взгляд, и верно. Признания влекут за собой покаяние, а покаяние — прощение.
— Поберегите этот ваш вздор для воскресной школы, — раздраженно бросил Джордах. Он прижался спиной к двери, словно намеревался никого не выпускать из пекарни.
Томас молчал. На его лице появилась едва заметная вызывающая улыбочка, такая, которая играла у него на губах всякий раз перед дракой.
— Надо же! Зажечь на холме крест, — возмущался священник, — в такой день, день, который посвящен памяти наших славных парней, павших в боях, в такой день, когда я читал торжественную мессу за упокой их душ у алтаря в своей церкви, и это несмотря на все испытания, нетерпимость, через которые пришлось пройти нам, католикам, несмотря на постоянно предпринимаемые нами усилия, чтобы к нам достойно, как к таким же людям, относились наши заблудшие соотечественники, и вот вам, пожалуйте, такой подлый акт, совершенный кем бы вы думали? Двумя католиками! — Он печально покачал головой.
— Мой сын не католик, — поправил его Джордах.
— Но его отец и мать рождены в лоне католической церкви, — возразил священнослужитель. — Я навел предварительно справки.
— Ты это сделал или не ты? Признавайся! — взорвался Джордах.
— Я, — признался Том. Ах, этот сукин сын, трус с желтой кожей, этот негодяй Клод!
— Ты отдаешь себе отчет, сын мой, в том, — продолжал священник, — что случится с твоей семьей и семьей Клода, если только кто-нибудь узнает, кто поставил на горе этот крест и кто его зажег?
— Нас изгонят из города, — сказал взволнованный мистер Тинкер, — вот что произойдет с нами. В этом не может быть никаких сомнений. Твой отец не сможет продать ни одной буханки хлеба в этом городе, понимаешь? Население все припомнит: что вы — иностранцы, немцы по происхождению, даже если бы вам и очень хотелось, чтобы они забыли сей прискорбный факт.