— Что с тобой, черт подери, происходит?
— Ничего. Просто я нормальный, горячий американский парень, с такой же красной кровью, текущей в моих жилах, как и у всех.
— Мне кажется, ты его сильно достал, — сказал Рудольф. — Он дал на билет на поезд целых пятьдесят долларов. Если отец так расщедрился, отвалил пятьдесят баксов, тут дело нечисто. Должно произойти что-то невероятное, просто колоссальное!
— Меня застали на месте преступления, когда я шпионил на япошек, — спокойно ответил Томас.
— Да, ты на самом деле крутой, — заметил Рудольф. Дальше они шли молча до самой автостанции.
Они вышли на автобусной остановке в Крафтоне, возле железнодорожного вокзала. Томас остался в небольшом парке возле вокзала, а Рудольф пошел покупать билет… Поезд до Олбани отходил через пятнадцать минут. Рудольф купил брату билет в кассе у худого, морщинистого кассира с зеленоватыми синяками под глазами. Он не стал покупать билет для пересадки в Олбани. Отец строго предупредил: никто не должен знать, что он едет до Кливленда. На вокзале в Олбани Том сам купит себе билет.
Когда Рудольф пересчитывал сдачу, его так и подмывало купить и себе билет, только в противоположном направлении, до Нью-Йорка. Почему первым в их семье должен быть Томас, который спасается бегством? Но, конечно, он билет до Нью-Йорка не купил. Рудольф вышел из здания вокзала, прошел мимо поджидавших прибытия очередного поезда дремавших таксистов, сидевших в своих старых, тридцать девятого года выпуска машинах.
Том сидел в парке под деревом, скрестив ноги, впиваясь острыми каблуками ботинок в мягкую почву зеленой лужайки. Он был настроен мирно. Никуда не торопился. Как будто ничего особенного не происходило.
Рудольф осмотрелся по сторонам: не следует ли кто за ними?
— Вот твой билет, — сказал он, протягивая картонный прямоугольничек. Том бросил на него ленивый, неспешный взгляд.
— Спрячь билет, убери его подальше, — сказал Рудольф. — Вот сдача с пятидесяти долларов. Сорок два пятьдесят. Это на билет от Олбани. По-моему, у тебя куча денег!
Томас сунул деньги в карман, даже их не считая.
— Старик, наверное, писал кровью, когда вытаскивал их из своего загашника, — сказал Томас. — Ты знаешь, где он прячет деньги, а?
— Нет, не знаю.
— Плохо. Я мог бы как-нибудь заехать домой и украсть их. Но ты ведь не сказал бы мне, даже если бы и знал, где его тайник. Нет, мой братец Рудольф — не из таких.
Подъехала машина. Они наблюдали, как она остановилась. За рулем сидела девушка, рядом — лейтенант ВВС. Они вышли из машины, прошли в тень под кирпичный навес вокзала. На девушке было бледно-голубое платье. Летний шаловливый ветер играл ее подолом, который лип к ее ногам. Лейтенант — высокий, очень загорелый молодой человек, словно только что вернулся из жаркой пустыни. Они остановились, поцеловались. На его зеленой «куртке Эйзенхауэра»[14] бренчали медали и был виден золоченый нагрудный знак с крыльями. В руках — авиасумка. Рудольф внезапно как бы услышал гул тысяч авиационных двигателей в чужом небе, когда, не отрывая глаз, смотрел на эту пару. Вновь ощутил глубокую глухую боль от того, что родился слишком поздно, так и не попал на войну.
— Поцелуй меня, дорогая, — захихикал Томас. — Ведь я бомбил Токио.
— Чего ты добиваешься? — попытался остановить его Рудольф. — Черт бы тебя побрал!
— Ты когда-нибудь трахался? — поинтересовался Томас.
Этот вопрос он уже слышал от отца в тот день, когда он влепил затрещину мисс Лено.
— Тебе-то что?
Томас пожал плечами, наблюдая за молодой парой, входящей в вокзал.
— Ничего. Просто я могу уехать надолго, было бы неплохо и поговорить напоследок друг с другом по душам.
— Ну, если тебе так интересно, то нет, если тебе так хочется знать именно это, — признался Рудольф.
— Я и не сомневался, — сказал Томас. — Есть в городе один дом, называется «У Алисы», на Маккинли-стрит. Там всегда можно получить кое-кого в юбке всего за пять баксов. Скажи им, что это я прислал тебя, твой брат.
— Я смогу и сам о себе позаботиться, — сказал Рудольф. Он ведь на год старше Томаса, а брат задается, словно перед ним какой-то пацан.
— Наша дорогая сестрица получает свою порцию секса регулярно. Ты знаешь об этом?
— Это ее дело, — сказал Рудольф, приходя в ужас от откровенных слов брата. Гретхен! Такая чистая, такая аккуратная девушка, такая вежливая. Он никак не мог представить ее с кем-нибудь в кровати; их потные сплетенные тела.