А Катя с Аркадием танцевали. Какой-то танец с не очень приличными движениями. Даша вспомнила, что танец назывался, кажется, ламбада. Аркадий сиял от удовольствия как начищенный самовар, а Катя улыбалась своей обычной, несколько прохладной (английской?) улыбкой. И на весь этот праздник души, неизвестно почему, Даше смотреть было неприятно.
Она вернулась в спальню, вновь отворила окно и обратилась к пустой лужайке, на которой уже не было видно ни коней, нм людей:
— Греф!
Он появился, словно с неба свалился, поднял голову, глянул вопросительно. Даша сделала ему знак рукой — поднимись.
Он вошел в спальню потный, крепко пахнущий лошадью, на светлых джинсах его Даша приметила бурые пятна. Она брезгливо поморщилась:
— Это у тебя собачья кровь на джинсах?
— Получается, так, — беспечно ответил Греф.
— Есть постановление — бродячих собак запрещено отстреливать. Их усыпляют, а потом кастрируют.
— Во-первых, этот закон работает на Москву. Во-вторых, если этим заниматься серьезно, то бюджетных денег на такое баловство не хватит. Крыс, бездомных собак ликвидируют везде. И оставим эту тему, Дарья Дмитриевна, я далеко не гуманист и вы это прекрасно знаете.
— Ну раз так, то прояви свою антигуманность. С моего разрешения.
— Всегда готов, — то ли улыбнулся, толи сгримасничал Греф.
— Внизу танцует Аркадий Седых. Я хочу, чтоб через минуту он ушел. И никогда больше здесь не появлялся. Мне достаточно видеть его в офисе.
Греф кивнул:
— Можно сделать так, что вы и в офисе его больше никогда не увидите.
— У тебя крыша поехала? — возмутилась Даша. — Не смей его калечить. Он лишь должен понять, что здесь ему не место.
— Разумеется. Юноша решил, что попал в цветник, где он главный садовник.
— Ты о чем?
— О том. Дом набит приятными женщинами. Тамара, Катя и вы. И все на эту картинку в штанах пялят глаза.
— Придержи язык! — грубо оборвала Даша. — Много себе стал позволять.
— Это уже ненадолго.
— Как это — ненадолго?
— Так, — ответил он, развернулся и ушел.
По своему обыкновению, Греф темнил, и никакого значения его скрытым угрозам Даша не придала.
Между тем Греф спустился вниз, прошел в гостиной мимо танцующих (и Тамара с Малашенко пустились в пляс), вышел во двор и двинулся к яркой машине Аркадия.
Мотор он запустил без всяких ключей зажигания и вывел машину с участка. Потом вернулся в дом, как раз когда в танцах объявили перерыв. Катя сидела в глубоком кресле, на коленях у нее лежал букет цветов (подношение Аркадия), а сам Аркадий элегантно изогнулся над ней и любезничал. Греф тронул его за плечо, сказал деловито:
— Выскочим на пару слов.
Затем, не оглядываясь, вышел из дому. Аркадий послушно шагал следом. На крыльце закричал испуганно:
— Где моя тачка?!
— За воротами.
— Почему за воротами? — возмутился Аркадий, но Греф ему не ответил.
Когда Аркадий увидел свою машину, то сменил тон.
— У вас не положено чужие машины держать на участке? — насмешливо спросил Аркадий. — Не трусь, моя машина взрывчаткой не начинена.
От сильнейшего удара в живот он упал на землю, скорчился и превратился в комок грязи, стонущий и всхлипывающий. Греф неторопливо закурил и высосал почти всю сигарету, Аркадий набрался наконец сил подняться.
— За руль, — скучающим тоном приказал Греф.
— По чьему приказу бьешь, холуй? — сохраняя независимость воробья, зажатого в кулаке, пискнул Аркадий.
— По моему. Вон отсюда.
То ли Аркадий решил, что бить его больше не будут, то ли посчитал себя оскорбленным настолько, что без ответа уходить слишком унизительно, но он выкрикнул сварливо:
— За право посещения этого дома я заплатил большие башли!
— Знаю, — еще безразличней подтвердил Греф. — А теперь запомни: если ты здесь хоть раз объявишься, если в офисе будешь без дела вползать в кабинет президента, то я тебя больно бить не буду. А знаешь что сделаю?
— Что? — дрогнул Аркадий, натолкнувшись на прищуренные глаза Грефа. Тот словно из пистолета целился ему в лоб.
— Я твою слащавую морду превращу в куриную задницу И тебе до конца дней не поможет никакой хирург по пластическим операциям. Твой портрет будет таким, что Квазимодо почувствует себя счастливчиком.
Аркадий был хорошо наслышан о свирепых подвигах Грефа. А полчаса назад его, Аркадия Седых, едва не вырвало при виде окровавленных собачьи шкур. Теперь в голове мелькнула дикая мысль: на месте этих застреленных и ободранных собак будет лежать он, интеллектуальный, умный и красивый Аркадий Седых.