Валерий ждал ее у лифта, и Ирина с удовольствием отметила на его лице изумление. «Так-то, — злорадно Я подумала она. — Как тебе превращение Золушки в принцессу? То-то, питерский пижон, вы только по Я шмоткам женщин и оцениваете!»
Но она приветливо улыбнулась и взяла Валерия под руку. Как и обещалось, в холле дым стоял коромыслом. На эстраде играл небольшой оркестр, а пятерка девушек лихо исполняла канкан. Зал был переполнен. Звучала речь едва ли не всех народов Европы. Но преобладала немецкая. Эти бюргеры были самыми шумными, хотя следует отметить, что отдыхать, веселиться они умели. Что касается туалетов, то единого стиля не наблюдалось. Были мужчины в клубных пиджаках и смокингах, были в джинсах и майках. Были женщины, нарядившиеся под стать Ирине, а были едва ли не в купальниках. Как ни странно, все это составляло достаточно гармоничную общую картину. Каждый жил сам по себе и каждый брал от курортной жизни на Канарских островах то, что ему желалось и к чему он стремился» наверное, весь минувший год.
Ирина была встречена питерской компанией с полным восторгом, аплодисментами. Судя по всему, питерцы уже изрядно устали друг от друга, и появление нового, свежего человека, да еще из Москвы, должно было взбодрить их и добавить в программу отдыха новую струю. Точнее сказать, придать общим отношениям новое качество. Ирина поняла свою задачу и туг же принялась за ее исполнение. Она тут же засверкала, заблистала остроумием светской беседы — в пустом словоблудии она имела гигантский московский опыт.
По ходу выпивки, танцев, хорового пения всем залом Ирина приглядывалась к мужчинам своей компании. Оказалось, что Валерий хотя и самый настойчивый, однако не самый интересный. А Ирина давно усвоила, что секс — это, конечно, хорошо, но надо же и паузы заполнять чем-то полезным для интеллектуального развития. В этом плане ее заинтересовал мужчина за тридцать лет, молчаливый, с внимательными темными глазами. Улыбка у него была сдержанной, а на танцплощадку он не выходил.
Как бы не так! Уже через полчаса танцевал с Ириной как миленький! Ирина прижималась к нему голыми плечами, а он, смущаясь, бормотал, что снимает на «Ленфильме» очередной свой фильм про экзотическую любовь гомосексуалистов.
— Так вы режиссер? — в ухо ему прошептала Ирина.
— Милостью божией.
— А сам тоже гомосексуалист?
— Ну что вы?! Нет, конечно.
— Так почему снимаете про гомосеков?
— Искусство — это одно дело, а личная жизнь совершенно другое. Она отстранена от творчества.
— А меня вы можете снять? Хотя бы на втором плане, без слов, то есть диалога.
— Нужно провести пробы. Может быть, я вам и пол-. неценную роль поручу.
Такие обещания Ирина получала по дюжине на год, но, не проявляя к ним никакого доверия, на пробы не ходила, хотя, конечно, для удовлетворения тщеславия не мешало бы запечатлеть свою физиономию на кино или телеэкране. Тем не менее она прижалась к режиссеру еще плотней.
Однако и Валерий не собирался уступать своих позиций, так что очень скоро создалась та миленькая ситуация интриги и флирта, в которой Ирина купалась как поросенок в клевере.
Слава те, господи! Наконец-то во всем этом идиотском путешествий на Канары появился хоть какой-то смысл!
Эрика улетала в Мюнхен двенадцатого, в полдень, и Владимир отвез ее в аэропорт. Когда объявили посадку, Эрика обняла его и неожиданно расплакалась, по-детски, со всхлипываниями и крупными слезами. У Владимира словно сердце оборвалось.
— Я прилечу в Мюнхен, обязательно, — бормотал он, сам себя не слыша. — Или ты прилетай в Москву. Я оплачу и дорогу, и все остальное.
Он оставил ее в очереди к контролю, быстренько нашел ларек и купил там дорогой тяжелый и красивый серебряный браслет. Успел к Эрике, когда она уже ставила свою сумку на ленту, отправляющую багаж на контроль. Он торопливо надел ей на руку браслет и дрогнувшим голосом проговорил:
— Мы обязательно увидимся, Эрика. Обязательно.
— Да-да. — И она снова расплакалась.
А потом исчезла за чужими спинами.
Полностью разбитый, а вместе с тем в каком-то просветленном состоянии Владимир вернулся в «Барракуду», расплатился по всем счетам, а потом принялся за завершение намеченной программы.
Бодрствующую и явно повеселевшую Ирину он увидел только пятнадцатого числа, на причале, в день отплытия. К этому времени Хуан уже отмыл яхту от черной грязи — и она снова качалась на волнах белым лебедем.
К назначенным девяти часам Зариковский не явился. В девять тридцать Ирина начала ругаться, обвиняя мужа во всяком потакании этому ничтожеству, которое, наверное, спит сейчас в зале игральных автоматов. В десять часов Хуан заявил, что пора отчаливать.