Обняв ее, он почувствовал, что она расслабилась, но голос звучал напряженно:
— Не знаю, как себя вести.
— Пока между вами нет настоящей близости, — очень осторожно начал он, — но это потому, что вас надолго разлучили. Она твоя мать, ты жила с ней до пяти лет, и вы очень любили друг друга. Ты очень тяжело перенесла разлуку с ней, разлуки с тобой она не перенесла. Теперь ты помнишь, как хорошо вам было вместе…
Положись на эти воспоминания. Ведь, в сущности, ничего не изменилось. Только вы обе стали старше. Она тебя любит, я видел это утром. А ты любишь ее, это я тоже видел. Ты ей нужна не меньше, чем она тебе. Вы нужны друг Другу. Она может дать тебе то, чего не могу дать я… Мы все состоим как бы из разных пластов, и у каждого из них свое назначение. Но любить мы учимся у матери. Именно потому, что она научила тебя любить глубоко и самозабвенно, ты не захотела искать другую любовь. И все же любовь чудом нашла тебя. Возьми ее, покажи своей матери, дай ей свою любовь… А я не останусь в убытке. Любви у тебя хватит на всех.
Элизабет прижалась к его груди.
— Я так тебя люблю! Ты делаешь меня такой… такой человечной!
Он рассмеялся.
— Ты и есть человечная… наконец-то стала.
Они говорили, пока не стемнело, и Дэв включил свет.
— Хочу любоваться тобой, — сказал он, проводя рукой по ее телу. — Никогда не устану на тебя глядеть.
Потом они снова занимались любовью, и снова со страстной нежностью. Они лежали, прильнув друг к другу, когда в дверь постучали и раздался голос Серафины:
— Госпожа ждет.
Откинув простыню, Элизабет села, в свете лампы ее тело было золотисто-розовым.
— Я буду готова через пять минут, — крикнула она.
— Хорошо, я зайду за вами.
Дэв выбрал для нее платье.
— Вот это, — сказал он, выходя из гардеробной с бледно-зеленым шифоновым платьем в руках. Он расчесал ей волосы щеткой и распустил по плечам.
— Как я выгляжу? — спросила она, и ее голос невольно дрогнул.
Глаза у Дэва потеплели, она купалась в их лучах, обретая силу и уверенность.
— Великолепно, любовь моя.
Серафина постучала в дверь.
— Поцелуй меня на счастье, — торопливо сказала Элизабет. Когда она прижалась к нему, он почувствовал, что она напряжена, но ее улыбка была уверенной и гордой. — Я приду к тебе, — пообещала она. — Ты будешь ждать?
— В доме на пляже.
Она кивнула.
— Я приду.
И вышла.
Оглядев Элизабет с ног до головы, Серафина улыбнулась.
— Ее любимый цвет, — одобрила она.
— И мой.
— Пошли, она ждет.
Элизабет схватила ее за руку.
— Как она?
Серафина широко улыбнулась.
— Хорошо, как никогда.
Дверь в спальню Хелен была широко распахнута.
Несмотря на всю любовь и уверенность, которые она получила от Дэва, у Элизабет тревожно забилось сердце.
Когда Серафина отступила в сторону, пропуская ее вперед, она по старой привычке расправила плечи и подняла голову. И шагнула внутрь.
Хелен полулежала в шезлонге, обитом бирюзовым бархатом, глаза ее были прикованы к двери. Увидев Элизабет, она поднялась ей навстречу. В воздухе распространился аромат знакомых с детства духов. Ландыши. И вдруг изысканно обставленная комната куда-то исчезла, и Элизабет снова оказалась в крохотной спальне на Макинтош-стрит, 23, и перед нею стояла ее мать, раскинув руки так же, как она раскинула их сейчас — раскрывая ей объятия. На глазах у нее блестели слезы, на нежном лице застыло робкое, ожидающее выражение. Элизабет помнила это лицо. И улыбку. И вмиг все преграды рухнули. Для них обеих.
— Моя девочка, — прошептала Хелен, — моя Элизабет..
Забыв обо всем, они кинулись друг к другу. Думали только об одном: они снова вместе. Они стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова. Внезапно Элизабет разрыдалась. Слезы лились сами собой.
— Мамочка! Я помню тебя, помню…
Она чувствовала, как вздрагивают плечи ее матери, и не могла сказать, чьи слезы текли у нее по щекам.
— Слава Богу, — повторяла, как молитву, Хелен, — слава Богу, слава Богу… — А потом:
— Моя Элизабет, мое сокровище…
Услышав знакомые слова, Элизабет лишилась остатков самообладания.
— Ты называла меня «мое сокровище», — рыдала она, — я помню.
— Ты и была моим сокровищем… была и есть…
Взяв лицо Элизабет в свои ладони, Хелен глядела на него затуманенными от слез глазами.
— Это не сон… ты настоящая… ты была и есть… я вовсе не сошла с ума.
Она коснулась губами распухших век и дрожащих губ Элизабет.
— Ты помнишь? Так я целовала тебя каждый вечер перед сном.