Его черные, как пуговицы, глаза встретились с ее васильковыми. Они были давними и добрыми друзьями, но в борьбе за первенство им иногда приходилось сталкиваться. Оба были «не своими», но Харви опережал Касс. Он родился на острове. Его семья работала на Темпестов с тех пор, как те прибыли на Багамы после американской революции. Касс, совершенно непристойная бостонка, как называл ее Дан, все еще, несмотря на свое тридцатилетнее пребывание здесь, не была островитянкой. Для этого надо здесь родиться.
— А теперь я должен вас покинуть, — сказал Харви.
— То есть как? — мгновенно взвилась Касс. Столько работы, а он куда-то исчезает…
— Я еду в Лондон, — объяснил Харви. — Мне звонили из банка. У них хранится завещание Ричарда.
Настала тишина. Касс обдумывала услышанное. Завещание. Банк. Лондон.
— Значит, не ты его составлял? — в ее голосе слышалось удивление.
— Нет. — И он продолжал, отвечая на непрозвучавший вопрос:
— Ричард сам. И оставил завещание у Ховарда Уотса до тех пор, пока оно… не понадобится.
Касс прикурила очередную сигарету от предыдущей, загасила в пепельнице окурок, напряженно размышляя.
— Почему же он сделал это сам? — удивлялась Касс. — Сам написал завещание, не сказав никому ни слова, и отдал его на хранение в банк.
— Запечатанным.
Их взгляды встретились снова.
— Что-то мне это не нравится, — произнесла наконец Касс.
— Не нам рассуждать, почему… — пожал плечами Харви.
— Наверное, причины были… можно побиться об заклад на последний доллар, что были. Он ничего не делал просто так.
— Именно поэтому я и еду. Чтобы выяснить.
Касс покачала головой.
— Неприятности… Я предчувствую…
— Как всегда, — сухо заметил Харви.
— И всегда оказываюсь права! Не знаю, откуда у меня берутся эти предчувствия, но я им верю! И сейчас тоже — нас ждет что-то неожиданное и неприятное, Харви… помяни мои слова.
— Да, родители не ошиблись, назвав тебя Кассандрой, — уколол ее Харви. — Ее предсказания тоже все сбывались…
Стук в дверь оповестил о новых телеграммах.
— Боже мой, — простонала Касс. Взгляд ее упал на лежавшую сверху. — Не может быть… только этого нам не хватало. — Она подала телеграмму Харви.
МАДАМ В ШОКОВОМ СОСТОЯНИИ ПОСЛЕ ВАШЕЙ ТЕЛЕГРАММЫ. ОНА В БОЛЬНИЦЕ. ЧТО ДЕЛАТЬ? ЯНА.
— Сидней… — Харви прикусил губу. — Это территория Роберта Арнолда. Он надежный человек. Позвони ему и попроси быстро выяснить; у Матти, может быть, что-то серьезное, а может быть, и нет… чем скорее мы будем знать, тем лучше; если мы без Матти устроим похороны Ричарда, она нас никогда не простит.
Касс уже держала в руке телефонную трубку. Живо обрисовав ситуацию, она отдавала распоряжения.
— Держите связь со мной… Если она сможет, пусть летит самолетом Организации вместе с остальными людьми из австралийского отделения; если нет — мы пришлем за ней специальный самолет, — но что бы с ней ни происходило, сообщайте мне немедленно, понятно? Хорошо… Я жду вашего звонка.
Харви слушал, чуть улыбаясь. Касс в своей стихии, отдает распоряжения. Он не чувствовал угрызений, что оставляет ее за командира. Она и так всегда командует.
Когда он ушел, Касс снова взялась за телеграммы, но вскоре услышала знакомый голос. А вот и мы, подумала она, и тут распахнулась дверь комнаты и торжественно появилась Марджери в сильно декольтированном и умопомрачительно дорогом платье. Простое черное платье с наброшенной сверху эффектной накидкой, шляпа с большими полями, затеняющими лицо. Глаза Марджери горели, излучая радость. Деликатность никогда не была ей свойственна.
Касс откинулась в кресле, снова сдвинула на лоб очки, брови ее приподнялись.
— Боже! — воскликнула она. — Ты в таком виде собралась на похороны — или куда-нибудь еще?
Ричарда Темпеста хоронили, по островной традиции, ночью; обычай возник больше полутора веков назад, когда во время эпидемии желтой лихорадки едва не погибло все население острова, умерших полагалось хоронить в ту же ночь. Необходимость превратилась в обычай.
Похороны Темпестов отличались торжественностью и пышностью. Прежде всего семья усопшего в сопровождении факельной процессии направлялась в фамильную церковь святого Иоанна Богослова, в пятистах ярдах от дома, выстроенную в 1820 году Джонатаном Темпестом. Там отслуживали краткий благодарственный молебен, поскольку на острове смерть воспринималась не столько как горе, сколько как праздник, и возносили благодарность за всю прожитую жизнь. Затем гроб помещали на утопающую в цветах тележку, и процессия двигалась к семейному кладбищу на склоне холма, где читали Библию и пели псалмы, после чего семью сопровождали в дом с факелами и пением.