— Хочу, чтобы меня оставили дома, в Уилтоне.
Он кивнул головой и что-то записал на листочке бумаги. Потом спросил:
— Ты теперь богатый мальчик. Как чувствуешь в этой роли?
— Хорошо.
— Ты чувствуешь, что люди стали относиться к тебе по-другому?
Я пожал плечами:
— По-моему, нет.
— Стали люди относиться к тебе лучше?
Я подумал над его вопросом.
— Немного. Одна женщина в нашем квартале все время приносит нам пироги.
— Пироги, — повторил доктор Спайрел.
— Иногда яблочные рулеты.
— И сладкие пирожки, — прибавил он. — А как поживает твой старик?
— Кто?
— Ну, отец, твой папа. Тот мужик в приемной, который бросил тебя и ушел.
— А, он. Хорошо.
— Он, вероятно, испытывает огромное напряжение. Как он его сбрасывает? Занимается физическими упражнениями?
— Нет.
— Пьет?
— Да, кофе.
— Кричит, вопит?
— Нет.
— Он тебя обнимает и целует?
— Нет.
— Как ты себя с ним чувствуешь? — спросил он.
— Не знаю. Хорошо.
— Тебе было бы лучше, если бы он тебя обнимал и целовал, говорил, что любит тебя?
— Не знаю. — У меня потихоньку начинала кружиться голова, как будто через руки и ноги пропустили ток.
Доктор Спайрел поскреб себе локоть.
— Что ты почувствовал, когда узнал, что он на самом деле не твой отец?
Я пожал плечами и опустил глаза в пол.
— Он мой отец.
Доктор Спайрел долго смотрел на меня.
— Ты его любишь?
Я ничего не ответил. Меня об этом раньше никогда не спрашивали, и меня встревожил этот прямой вопрос. Если бы меня спросили, любил ли я маму, то я не колебался бы ни секунды. Я любил ее и знал, что и она меня любит.
Доктор Спайрел встал с дивана, подошел к своему письменному столу и вынул оттуда хрустальное пресс-папье, которое стал перекидывать из руки в руку.
— Как тебе кажется, Тедди, ты любишь своего папу?
Я смотрел, как он жонглирует пресс-папье, и думал о папе, видел перед собой его обеспокоенное лицо, видел, как он сидит на моей кровати с выигравшим лотерейным билетом руке, в ту ночь все и началось, глаза у него красные, волосы нечесаные и спутанные.
— Мне кажется, что да.
— Да — что? — переспросил доктор Спайрел.
— Мне кажется, что я его люблю. — Потом глотнул и добавил: — Но мне кажется, что он меня не любит.
— Почему ты это говоришь?
— Не знаю. — Ток, бежавший по мне, стал сильнее и бежал он все быстрее, пытаясь найти выход. — Он со мной почти не разговаривает, никогда для меня ничего не делает.
— Ты на него сердишься?
— Иногда. Но не очень сильно.
— Из-за чего ты на него сердишься?
— Не знаю. — Я пожал плечами. Я хотел сказать доктору Спайрелу, что это потому, что он никогда не обнимает меня и не целует, потому, что он, наверное, занимается сексом с миссис Уилкотт, потому, что он всегда так далек от меня, даже когда я стою рядом. Но все, что я сказал, это: — Потому, что не тратит деньги, которые мы выиграли. — Я поднял глаза на доктора Спайрела: — Мы же выиграли в лотерею.
Доктор Спайрел запрокинул назад голову и засмеялся, глубоким чистым смехом, который, казалось, шел откуда-то из-под земли.
— Знаю, Тедди. Думаю, что в Америке все об этом знают. — Он сделал глубокий вдох. — Значит, ты хочешь, чтобы папа потратил какую-то часть наличных денег. Ха! И ты станешь счастливее?
Я опять пожал плечами и вновь опустил глаза на пол.
— Немного. Может быть. Просто хочу, чтобы он хоть что-то с ними сделал.
— Ладно, Тедди, — сказал доктор Спайрел, откидываясь на спинку стула за своим письменным столом, все еще держа в руках пресс-папье. — Я тебе открою один маленький секрет. Что бы ты сказал, если бы узнал, что в последнее время твой папа потратил много денег? Очень много.
Не понимая, я посмотрел на него.
— Он потратил деньги? Что же он покупает?
— Ничего. Он их просто раздает. — Доктор Спайрел опять улыбнулся и поскреб бороду. — Ты помнишь маленькую девочку, которую оставили у вас на крыльце? Ту, что ты нашел?
Я кивнул головой.
— Малышку-грудничка. Он дал ей деньги? — Это новость потрясла меня. — Сколько же он ей дал?
— Деталей не знаю, — ответил доктор Спайрел, — но уверен, что этой девочке в жизни работать не придется ни одного дня. Другим людям он тоже дает деньги. Твоему дяде, другу твоего дяди. Твоей школе.
— Школе Св. Пия? — Я все никак не мог поверить всему этому.