— Тедди, а это тебе. Я сделала его специально для тебя. — Она протянула мне другое яблоко, на нем глазурью было написано мое имя.
— Спасибо, — сказал я, хотя и вспомнил, что в последнее время уже два раза говорил миссис Уилкотт, что не люблю яблоки.
— Мистер Силвэниес, у меня к вам просьба, — сказала миссис Уилкотт. — Я бы хотела сфотографировать вас для своей колонки в газете. Вы не возражаете? — Она широко открыла дверь.
— Сфотографировать? Конечно, конечно, — согласился Силвэниес, — буду рад оказать вам эту услугу.
Мы вошли и подождали, пока миссис Уилкотт взяла аппарат.
— Скорее! — крикнул Томми. Ему хотелось обойти как можно больше домов и до краев наполнить свой праздничный пластиковый мешок.
Миссис Уилкотт поставила нас у входной двери, Силвэниес был между мной и Томми, положив нам на плечи свои костлявые руки. Морис со своей трубкой дожидался на крыльце. Она сделала несколько снимков, с каждой вспышкой подходя на шаг ближе, а за спиной у нее дергались бумажные крылья. Я даже подумал, что она наткнется на нас, так близко она подошла.
— Хочу сделать несколько портретов.
Закончив, она взяла меня за руку и отвела в сторону.
— Молюсь за вас, — сказала она, глядя на меня широко открытыми честными глазами. — И Бенджамин тоже. Он молится каждую ночь. Знаю, что он молится за тебя.
Я кивнул головой, но не поверил. Не мог представить себе Бенджамина, молящего Бога о чем-то, кроме того, чтобы братьев Сеззаро сбило грузовиком.
Когда мы уходили, миссис Уилкотт спросила Силвэниеса, не сможет ли он снова сыграть свою знаменитую сцену из «Темной башни». Она хотела записать ее на видео и показать в той части своей программы, в которой ничего не готовила.
— Вряд ли. Это же было так давно.
— Да пошли же! — завопил Томми и потянул Силвэниеса за плащ.
— О, мистер Силвэниес, я так вас прошу! — настаивала миссис Уилкотт, и ее маленькие голубые глазки расширились, проглотив нас целиком. Она подошла к обеденному столу и вернулась с небольшой видеокамерой, которую бережно держала обеими руками. — Мне бы так хотелось иметь что-то записанным на кассете. Я знаю, что в Уилтоне живет достаточно много ваших поклонников. Это будет такой честью для нас.
Тут Силвэниес склонил голову.
— Вы так изящно изложили свою просьбу, что я не могу отказаться. — Он закрыл лицо руками и забормотал: — Да, да. — Внезапно с величественной грацией он по-актерски накинул конец плаща на плечо: — Я тень, — сказал он тихо, но голос его начинал обретать силу. — Я ночной кошмар, о котором страшно даже вспоминать. Черная птица, караулящая вас под окном. Бездомная собака, ожидающая в лесу своего часа. Ночная тьма. Идите ко мне, мы закружимся в танце смерти. — Тут он сделал то, чего я от него не ожидал: он пронесся мимо нас и вспрыгнул на первую ступеньку лестницы. — Глупцы! — закричал он. — Меня нельзя победить! Вам это не под силу. И вашему Богу тоже. Оружие вам тоже не поможет. Не поможет вам и любовь! — Он метнул на нас взгляд, глаза у него загорелись мрачным огнем. Меня изумило его мгновенное преображение, особенно если учесть, какие слова он говорил. Они не казались мне театральным монологом. — Возможно, вы считаете, что победили меня, но это иллюзия, — продолжал он голосом бархатным и вкрадчиво-сладким, как дорогой шоколад. — Я лишь позволил вам победить себя на время. Сейчас, как только взойдет солнце, я усну. Но вернусь и уведу вас с собой в вечность. — С этими словами он отвернулся и взбежал вверх по лестнице. При этом его густые, смазанные гелем и зачесанные волосы встали и мотались из стороны в сторону, как у безумного. Добежав до верха, он схватился за грудь, упал и покатился — вниз и вниз, все быстрее, все сильнее ударяясь о ступени.
Миссис Уилкотт завизжала:
— Боже мой!
— Воу! — закричал Томми.
— Помогите мне, — едва выговорил Силвэниес, лежа в самом низу лестницы. — По-моему, у меня сердечный приступ.
Когда «скорая помощь» уехала, папа закрыл входную дверь и запер ее на замок.
— Вот как бывает, — сказал он, когда мы поднимались наверх. — Все это печально.
— Печально для нас, — сказал дядя Фрэнк. — Он же собирался уехать через несколько дней. Господи, а все из-за этих его чертовых ботинок.
У Силвэниеса не было сердечного приступа. Он сломал ногу, и теперь лежал в папиной постели. Когда мы вошли в комнату, тетя Бесс охлаждала ему лоб влажной тряпкой и щедрой рукой отмеряла дозу «севен-ап» для лечения ног, наливая питье в стакан, протянутый ей Силвэниесом. Фельдшер со «скорой» хотел отвезти его в больницу, чтобы сделать рентген, но Силвэниес отказался, говоря, что у него слабость и что он съездит туда на следующий день.