— Томми сказал вам? — Это меня удивило. Я уже начинал забывать, что Томми умеет говорить.
— Он милый маленький мальчик. Очень милый.
На парадном крыльце нас ждал папа. Поскольку было прохладно, на нем был коричневый свитер с остроконечным капюшоном, в котором он выглядел как пожилой карлик. Свитер имел отношение еще к его пребыванию в Гарварде, поэтому давно потерял форму. Мама много раз пыталась выбросить его, но папа каждый раз умудрялся вызволить его из мусорного бака или из пакета с вещами для благотворительной организации.
— Ну, — сказал он, кивнув нам своей остроконечной макушкой, когда мы приблизились. — Как все прошло?
— Прекрасно, мистер Папас. Только холодновато немного.
— Холодновато? Ах да. А во всем остальном?
— Все прекрасно, — ответил Морис. — Прекрасно.
Видно было, что папа испытал облегчение, потом сощурил глаза, осматривая улицу.
— Ничего необычного?
Морис покачал головой.
— Тогда хорошо. — Папа потер руки. — Тетя Бесс приготовила нам ранний обед, и мы надеемся, мистер Джексон, что вы к нам присоединитесь. — Приглашение папы меня удивило, но Морис лишь ответил «Спасибо, почему бы и нет», и мы поднялись по ступенькам крыльца.
Пока Морис сидел с папой в гостиной, я пошел на кухню. Тетя Бесс сновала по ней, режа овощи и помешивая в дымящихся паром кастрюлях. В кухне было жарко, и вся она пахла, как густой суп.
— У меня маловато продуктов, — прошептала она дяде Фрэнку, наливавшему себе стакан вина у рабочего стола. — Я не знаю, что он любит.
— Ладно, не надо его обижать, приготовь ребрышки или еще что-нибудь такое, — сказал дядя Фрэнк.
— Ребрышки? — сконфузилась тетя Бесс. — Я готовлю курицу. А он ждет ребрышки?
Обед вышел довольно натянутым. Морис говорил очень мало, а дядю Фрэнка, который в основном и говорил, когда мы ели, позвали к телефону. Он исчез в папином кабинете, лишив нас своего громоподобного гласа, обычно наполнявшего всю комнату. Папа ел нервно, все время прочищал горло и разрезал курицу на мелкие кусочки, потом на еще более мелкие, и наконец на совсем уж крохотные, которые трудно было подцепить вилкой.
— Мистер Джексон, — произнес он спустя некоторое время. — Я помню, вы говорили, что вы из Теннеси. Из какого именно места, разрешите спросить?
— Из Чатануги.
— Ах да. Смотровая Гора.
Морис поднял глаза от тарелки.
— Что, простите?
— Смотровая Гора. Там состоялось крупное сражение. Вблизи Чатануги. Во время Гражданской войны.
Морис пережевывал эту информацию вместе с печеным помидором. Наконец сказал:
— Я участвовал во Вьетнамской войне.
Папа кивнул головой.
— Ах да, конечно. Очень интересный конфликт.
— Конфликт? — тихо переспросил Морис.
— Да. Технически это не было войной. Но… — папа остановился. Морис смотрел на него печально, но жестко. — Конечно, только технически, — продолжил папа. — Понятно, что для тех, кто в ней участвовал, это казалось войной. Да, ладно.
Мы опять погрузились в неловкое молчание, и слышалось тихое, но громкое в этой тиши позвякивание вилок и ложек.
— Итак, — сказал папа, — мистер Джексон, можно вас спросить, ваша семья живет в Чикаго или еще в Чатануге?
Морис снова поднял глаза от тарелки:
— У меня сестра в Сент-Луисе. Вот и все.
Папа посмотрел на меня и Томми.
— Так у вас нет детей?
— Нет, я никогда не был женат.
— Интересно.
Морис проглотил кусок.
— Что в этом интересного?
Папа, потягивавший воду, закашлялся. Вопрос смутил его.
— Ну, просто… — Тут он остановился. — Даже не знаю, почему я сказал «интересно». На самом деле это… не то чтобы интересно, это просто… — он опять сделал паузу и глубоко вздохнул. — Я выбрал неверное слово, — наконец сказал он. — Да, именно так.
Мы все смотрели, как папа, закрыв глаза, выпил стакан воды.
— Я прибыл сюда один, — сказал Морис спустя некоторое время.
— Простите? — спросил папа.
— По жизни я путешествую в одиночестве. Некоторым людям предначертано жениться, а некоторым нет. Некоторым предначертано разбогатеть, а некоторым — остаться бедными. Это уравновешивает жизнь.
Я ожидал, что папа в ответ на это странное рассуждение начнет прочищать горло или пить воду, но он прекратил резать курицу и взглянул на Мориса. Потом кивнул головой, один раз, как будто понял что-то, чего не понял я.
После того как Морис ушел, тетя Бесс стала быстро разговаривать с папой по-гречески, поэтому я ничего не понял.
— Я тебя не понимаю, — сказал папа, помогая ей убирать со стола. — Считай, что греческого я больше не знаю. Говори по-английски.