Доктор Филд взглянул на нас и улыбнулся.
— Добро пожаловать на Буйволову тропу, доктор Папас.
Папа окаменел, а рот у него беспомощно открылся.
— Манассас, — прошептал он, — Манассас.
— Этот макаронный салат просто божественный, — сказал Мидас Джонсон. — Умереть и не встать.
Мы с Томми сидели в тележке для гольфа, стоявшей краю леса, приканчивали свой завтрак и слушали, как Авраам Линкольн пел заключительный куплет «Олд Мэн Ривер».
— Если этот лысый старпер споет еще хоть одну песню… — сказал Мидас.
Несмотря на то, что нам говорили, день тянулся довольно медленно. Сначала прошло несколько соревнований на военные упражнения, в которых солдаты маршировали по полю туда-сюда, а доктор Филд и доктор Хантер их судили. Потом был до ужаса скучный конкурс на лучшую форму, который никак не кончался, а за ними последовало состязание в стрельбе из винтовок, но папа заставил нас встать так далеко, что мы ничего толком не разглядели. В заключение был ряд речей, по сути, просто лекций, посвященных битве и ее роли в истории. И в течение всего этого потока событий никто так ни слова и не сказал о нашей с Томми роли знаменосцев. У меня появилось чувство, что нас просто бросили.
— Я хочу домой, — сказал Томми.
— И я тоже, — сказал Мидас Джонсон, потягивая воду из бутылки.
— Мальчики!
Я обернулся и увидел папу, шедшего к нам вместе с сержантом Харди, у которого в руках были маленький сотовый телефон и бокал вина. Сначала я даже не узнал папу. Он шел необычно быстрым шагом, а руки у него ритмично раскачивались по бокам.
— Все в порядке? — спросил он. Он сильно вспотел, и под мышками формы у него были большие темные круги. Но он улыбался.
— Да!
— Пап, я хочу воевать! — сказал Томми.
— Да, сейчас все начнется. Поскольку я не знаю, где ваш дядя, пойдите-ка, посидите с тетей. — Он показал на другой конец поля, туда, где были места для зрителей. Там, на самом верху, как мне показалось, я увидел тетю Бесс.
— Да нет, мы здесь побудем. Нельзя нам поближе? — Все же мы были слишком далеко от поля битвы.
— Там может быть опасно, — сказал папа. — По-моему, здесь вам будет хорошо.
— С ними все будет в порядке, Стоунволл, — пообещал Мидас. — Не беспокойтесь.
Папа быстро взглянул на Мидаса. Первым его официальным распоряжением в качестве Стоунволла Джексона было освобождение этого раба и приказание сидеть вместе с нами, смотреть на соревнования и есть с нами ланч.
Тут мы увидели, что к нам приближается маленький человечек на инвалидной коляске с мотором, подпрыгивавшей на кочках и качавшейся из стороны в сторону. Красное знамя, прикрепленное к спинке коляски, висело тряпкой в жарком, неподвижном воздухе.
— Боже мой! — воскликнул папа. — Это же Отто! Я думал, он умер. Помню, что посылал его жене открытку с соболезнованиями.
— Мы получили вашу открытку, профессор Папас, и очень веселились по этому поводу, — сказал Отто, когда его коляска подъехала и остановилась, как вкопанная, в нескольких дюймах от нас. На нем была перекрахмаленная форма конфедератов, на лацкане которой было приколото много медалей с синими и красными ленточками. Если не считать того, что он был на коляске, вид у него был энергичный и жизнерадостный, и я даже подумал, не была ли эта коляска частью инсценировки, например, если его персонаж уже получил ранение.
— Доктор Хиллкрист, — начал папа, — даже не знаю, что вам сказать. У нас на факультете тогда объявили…
Отто протестующе поднял руку, остановив папу.
— Ваша открытка была далеко не единственной, хотя и последней. — Глаза у него были умные и ясные, и когда он говорил, его бородка-эспаньолка дергалась в такт словам, как движущаяся цель. Он бросил на меня взгляд, но не выказал никакого интереса. Потом повернулся к папе: — Я здесь, чтобы высказать вам, насколько я возмущен. Роль Стоунволла Джексона должен был исполнять я, но, благодаря свалившемуся на вас богатству, вы вдруг приобрели влиятельных друзей в этом Обществе. Поздравляю вас. Уверен, что вы прекрасно справитесь, учитывая, что у вас было два или три дня на подготовку роли человека, на исследование жизни которого я потратил двадцать восемь лет.
Не отрывая глаз от земли, папа прочистил горло.
— Могу вам признаться, доктор, что у меня не было никакого желания присваивать себе ваши достижения.
Отто вновь поднял руку.
— Прошу вас! Я знаю, что не могу соревноваться с вами, не имея возможности вложить в это мероприятие то, что вложили вы. Лосось, вино, пение Авраама Линкольна. Я всего лишь простой профессор крохотного колледжа. Но я не собираюсь обсуждать это с вами. Скорее мне следует заявить официальный протест против подготовленной вами статьи, где вы сравниваете фашистского генерала Роммеля с генералом Робертом Ли. На мой взгляд, сравнение это чудовищно.