— Еда была очень хорошей, — сказала тетя Бесс. Она выглядела совершенно изнеможенной и прислонилась головой к оконному стеклу. На коленях у нее крепко спал Томми. — У них было суши. Раньше я никогда его не пробовала. Чуть солоновато, но, в общем, вкусно.
— Надеюсь, тебе было интересно, тебе и Тедди.
— Мне понравилось. Очень понравилось.
Я получил от всего этого огромное удовольствие и был рад, что сражение доставило радость папе. Мой план поехать в Манассас и произвести на папу впечатление своей преданностью Гражданской войне сработал на сто процентов. Я был предельно доволен, но и устал до предела.
Когда мы приехали в гостиницу, у парадного входа нас ждал Морис. Как только мы вышли из машины, по его лицу я сразу понял, что-то не в порядке. Он сразу же взял папу под руку и отвел в сторону.
— Мистер Папас, у нас некоторые осложнения, — сообщил он. Но прежде чем успел еще что-нибудь сказать, рядом с нами возникла телекамера. Вскоре нас окружило четыре или пять человек. Одного из них я сразу узнал: это был фоторепортер, снимавший меня в холле. Когда папа обернулся к нему, затрещал и заполыхал вспышками его аппарат, да и не только его.
— Мистер Папас, верно ли, что вы незаконно усыновили старшего сына? Он не ваш сын? — крикнул один из фотографов.
Мы окаменели от неожиданности, а фотоаппараты наступали на нас, мигая красными огоньками и ослепляя вспышками. Я закрыл глаза и увидел пятна и желтые круги, крутящиеся и взрывающиеся. Потом услышал голос дяди Фрэнка.
— Убирайтесь все отсюда, — заорал он. Открыв глаза, я увидел, что Морис своими длинными руками пытается отстранить от нас эту толпу.
— Вы все, отступите на несколько шагов, — говорил он, — отойдите.
Мы медленно продвигались по холлу, а толпа репортеров шла следом, почти прижавшись к нам. Всю дорогу к лифту с каждым нашим шагом они выкрикивали свои вопросы. Наконец, оказавшись в лифте, папа привалился к стене и схватился за грудь. Дядя Фрэнк не отрывал пальца от кнопки нашего этажа, крепко нажимая на нее.
— Черт их подери, — сказал он. — Как они только узнали?
Когда мы дошли до своего номера, в нем зазвонил телефон. Это опять была миссис Уилкотт, которая сказала нам, что Бобби Ли выступил по телевидению и обвинил папу в похищении ребенка.
Тетя Бесс совершенно неподвижно лежала на кровати в своем номере, сложив руки на животе, ее немигающий взгляд был направлен в потолок. Я молча нагнулся над ней, потом потрогал ее пальцем.
— Не беспокойся, милый, — сказала она, — я не умерла.
После того, как миссис Уилкотт позвонила и рассказала о Бобби Ли, во всех наших номерах стали звонить телефоны. Несколько раз позвонил Куинн, папин адвокат, но в основном звонили с чикагских телестудий и просили папу сделать заявление.
— Сейчас я сделаю им заявление, — сказал дядя Фрэнк, но папа отказался комментировать сложившееся положение.
— Откуда они узнали, что мы здесь? — крикнул дядя Фрэнк. Папа в течение всей этой катавасии оставался безмолвным, но как-то осел в своей уже ставшей мешковатой военной форме. Этакий подтаявший Стоунволл Джексон.
Перед тем, как папа отослал меня к тете Бесс, дядя Фрэнк спросил его о моем усыновлении.
— Усыновление было зарегистрировано, так? У тебя есть нужные бумаги, так? Все было сделано по всем правилам, так?
— Ну конечно, так, — отозвался папа. — По-моему, так.
— По-твоему? — переспросил дядя Фрэнк. И тут они отослали меня в номер тети Бесс.
— Ах, милый, даже не знаю какому Богу мне молиться, — сказала она.
Я сел на кровать и стал смотреть, как она смотрит на потолок.
— Милый, ты молишься каждый вечер? — спросила она.
— Да.
— Хорошо. Раньше и я так делала, но не знаю… Бог не слушает старых людей. Он считает, что раз мы так далеко зашли, то это уже только наше дело. Я не молюсь.
— Я тоже молюсь не каждый вечер.
Она вздохнула.
— Надо мне было выйти замуж.
— За кого? — Я был заинтригован мыслью о том, что тетя Бесс могла выйти замуж.
— Не знаю. За кого-нибудь. Был один. Спиро-курятник.
— Кто?
— Спиро-курятник. У него был мясной магазин через улицу от пекарни, на западной стороне. Он продавал мясо и обычно отдавал нам куриные шейки на суп. Это было еще до того, как я переехала в Милуоки и растолстела.
— Ты не толстая, — соврал я.
— Я жутко толстая, милый. Но я очень нравилась Спиро. Если бы вышла за него, у меня бы были собственные дети. И собственные внуки. Но Спиро мне не нравился. По-моему, у него с душой было что-то не то. И пахло от него как-то странно, наверное, куриной кровью.