— Ты знала, что мой отец — Бобби Ли?
— Конечно. Тебе было два года, когда вы переехали жить к папе. К Тео.
— А Бобби Ли ты знала?
— Нет. Слышала о нем. Но не знала. Знала, что он живет на юге.
— Почему он сказал, что меня похитили?
— Не знаю. Это просто недоразумение. Увидишь, все будет хорошо.
— Как ты думаешь, мне придется уехать жить к нему?
— Нет, ну конечно, нет. Он просто хочет получить деньги от твоего папы.
— А папа даст их ему?
— Я не знаю, милый. Не знаю.
Я сидел и смотрел, как дышит тетя Бесс. Ее широкая грудь поднималась, наполняясь воздухом, а потом опадала, выпуская его. Из соседнего номера доносились голоса папы и дяди Фрэнка. Я надеялся, что они обсуждали, дать ли Бобби Ли столько денег, сколько он хочет, чтобы я мог остаться в Уилтоне.
— Деньги все усложнили, — сказала тетя Бесс. — Они должны облегчать жизнь, а все наоборот. Как будто, куда ни пойдешь, всюду надо тащить на себе свой груз. Бедный Тео. Этот груз ему не по силам.
Я смотрел в окно и чувствовал такую пустоту, какой не ощущал со дня маминой смерти, ужасный вакуум, осознание того, что один в целом мире. Мне казалось, что, если бы рядом не было тети Бесс, наблюдавшей за мной, вакуум затянул бы меня в себя, и я разлетелся бы на куски.
— Не плачь, милый, — сказала она.
— Я не плачу, — я поспешно вытер лицо.
— Знаешь, иногда хорошо поплакать. Иногда это полезно. Можно выплакать из себя горе.
— Я не хочу. И я не плачу. Я сидел здесь с тетей и думал о разном, о Бобби Ли, о маме, о папе, о том, кто я, о том, кем я мог бы быть. Я сидел на самом краешке кровати, а все эти мысли проносились в моей голове. Но больше всего я думал все же о том, что папа мне не папа. Я шмыгнул носом и вытер под ним рукавом формы.
— Ты еще какие-нибудь сны видела? — спросил я.
— Что? Ах, сны. Да.
— О чем они были?
— Я видела деревья, качающиеся на ветру. Кажется, это значит, что положение меняется. Ветер всегда приносит с собой перемены. По-моему, так. — Она медленно села на кровати и посмотрела на меня. — Думаю, это перемены к лучшему. Думаю, что-то изменится, и все будет хорошо. Вот увидишь, — сказала она, прижав меня к себе, — вот увидишь.
На следующее утро, когда мы прибыли в чикагский аэропорт, на первой странице газеты в газетном киоске мы увидели фото папы, стоящего в военной форме на фоне парадного входа в гостиницу. Вид у него был совершенно растерянный, нижняя челюсть отвалилась, а брови задрались до середины лба. Прямо под фотографией была статья, озаглавленная: «ЧЕЛОВЕК, ПОЛУЧИВШИЙ ГЛАВНЫЙ ПРИЗ В ЛОТЕРЕЕ, ОБВИНЯЕТСЯ В НАСИЛЬСТВЕННОМ ЗАХВАТЕ РЕБЕНКА».
— Господи боже! — пробормотал дядя Фрэнк.
Тетя Бесс купила газету и стала внимательно ее изучать.
— О боже, Тео, у тебя здесь молния расстегнута.
На выдаче багажа, когда мы ждали чемоданы, какой-то высокий человек подошел к нам и улыбнулся.
— Профессор Папас? Меня зовут Кейт Фрэндсен. Можно задать вам несколько вопросов.
— Убирайся отсюда, пока цел, сукин сын! Оставь нас в покое. Вы не люди, а стервятники, — сказал дядя Фрэнк. — Вы, чертовы репортеры, падальщики вы!
Кейт Фрэндсен с высоты своего роста бросил взгляд на дядю Фрэнка и усмехнулся. Он был очень высоким, с пронзительными голубыми глазами, которые, решил я, могут прожигать дырки в предметах.
— Прошу прощения за доставленные неудобства, сэр, но я просто делаю свою работу.
— Свою работу, — сплюнул дядя Фрэнк, — да вы вампиры бессердечные!
— Вот он, вампир! — закричал Томми.
— Веди себя спокойно, — сказал Морис, беря его за руку. Он смотрел на Кейта Фрэндсена очень серьезно.
— Я не вампир, дружок, — сказал Фрэндсен, улыбаясь. — И не репортер. — Он вынул небольшой черный бумажник и, откинув верхнюю половинку, предъявил фотографию и значок. — Я из Федерального бюро расследований, мистер Папас. Мне надо задать вам несколько вопросов. Давайте отойдем на несколько шагов. Я вас надолго не задержу.
Папа не сводил взгляда с человека из ФБР. Вид у него был такой, словно его загнали в угол.
Дядя Фрэнк слегка тронул папу за локоть.
— Мы идем, — сказал он Кейту Фрэндсену, — уже идем.
Папа стоял в середине моей комнаты, и выглядел так, как будто вот-вот разлетится на мелкие осколки. Снаружи было слышно, как смеется и кричит Томми, играя с Морисом в футбол на лужайке перед домом. В его голосе было что-то, чего раньше не было, что-то счастливое и легкое, совершенно невесомое.