Но, восхищаясь внутренней роскошью Зимнего двор-ца, вновь отстроенного после пожара, Гогерн говорит о не-приглядности фасада и о том, что в России строили быстро, но не качественно, что доказывал пример того же Зимнего дворца. Из-за сырости во дворце приходилось топить печи летом для просушки комнат, и во многих апартаментах бы-ло невозможно жить.
Де Кюстин отмечает, что "В Петербурге все выглядит богато, пышно, великолепно, но если судить о действи-тельной жизни по этой видимой внешности, то можно впасть в жестокое заблуждение. Обыкновенно первым ре-зультатом цивилизации является то, что она облегчает ма-териальные условия жизни, здесь же они чрезвычайно тя-желы.
Если бы вы захотели ближе ознакомиться с городом и не удовольствовались для этого Шнитцлером , то вы не могли бы найти другого путеводителя. Ни один книгопро-давец не продает здесь какого-либо указателя достоприме-чательностей Петербурга. Знающие местные люди, кото-рых вы спросите об этом, либо заинтересованы в том, что-бы не давать иностранцу исчерпывающих сведений, либо слишком заняты, чтобы вообще ему что-либо ответить. Единственное, чем заняты все мыслящие русские, чем они всецело поглощены, это царь, дворец, в котором он пребы-вает, планы и проекты, которые в данный момент при дво-ре возникают. Поклонение двору, прислушивание к тому, что там происходит, - единственное, что наполняет их жизнь.
...все, проживающие в России, кажется, дали обет молчания обо всем, их окружающем... Даже размышлять о чем-нибудь - значит навести на себя подозрение.
Еще недавно князь Репнин управлял и государством, и государем, но два года назад он попал в немилость, и с тех пор в России не произносится его имя, бывшее до того у всех на устах...Человек считается погребенным тот час же, как только он кажется попавшим в немилость".
Странность в поведении людей
"...если страх делает здесь людей серьезными, - пи-шет де Кюстин, - то он же учит их необычайной вежливо-сти. Я никогда не видел, чтобы люди всех классов были друг с другом столь вежливы. Извозчик неизменно привет-ствует своего товарища, который в свою очередь отвечает ему тем же, швейцар раскланивается с малярами, и так да-лее. Может быть, эта учтивость деланная; мне она пред-ставляется, по меньшей мере, утрированной, но, во всяком случае, даже видимость любезности весьма приятна в об-щежитии...
Итак, извозчики при встрече друг с другом церемонно снимают шляпы. В том случае если они лично знакомы, они подносят руку к губам и целуют ее, прищурив глаза и фамильярно улыбаясь...а вот другая сторона медали: я ви-дел, как один из курьеров, гонец какого-либо министра или, быть может, лакей какого-то адьютанта императора, стащил с облучка молодого кучера и колотил его до тех пор, пока не разбил все лицо в кровь. На прохожих между тем эта зверская расправа не произвела никакого впечатле-ния, а один из товарищей истязуемого, поившего непода-леку своих лошадей, даже подбежал к месту происшествия по знаку разгневанного фельдъегеря и держал под уздцы лошадь последнего, пока тому не заблагорассудилось пре-кратить экзекуцию. Попробуйте в какой-нибудь другой стране попросить помощи у человека из народа для распра-вы с его сотоварищем. Но мундир и служебное положение человека, наносившего удары, очевидно, давали ему право на избиение извозчика. Следовательно, наказание было за-конным...
Среди бела дня на глазах у сотен прохожих избить че-ловека до смерти без суда и следствия - это кажется в по-рядке вещей публике и полицейским ищейкам Петербур-га...Я не видел выражения ужаса или порицания ни на од-ном лице, а среди зрителей были люди всех классов обще-ства. В цивилизованных странах гражданина охраняет от произвола агентов власти вся община... Рабы вообще не протестуют...
Нравы народа являются продуктом взаимодействия между законами и обычаями...Нравы русских...еще очень жестоки и надолго останутся жестокими".
Сподвижники и двор Николая
Постоянным министром иностранных дел у Николая I был Карл Нессельроде. Немец Штейн дал убийственную характеристику своему земляку: "Нет у него ни отечества, ни родного языка, а это много значит; нет у него одного основного чувства; отец - немецкий авантюрист, мать - не-ведомо кто, в Берлине воспитан, в Москве служит".
Судьба благоприятствовала Нессельроде, и он сделал блестящую карьеру при царском дворе: в 16 лет он был флигель-адъютантом Павла, в 20 лет - камергером, при Александре он стал дипломатом по особым поручениям, а в 1816 г. - статс-секретарем по дипломатической службе. Николай очень дорожил Нессельроде, а тот называл себя "скромным орудием его предначертаний и органом его по-литических замыслов".
В начале правления в числе ближайших сподвижни-ков Николая находились известные государственные дея-тели, такие как М.М. Сперанский, П.Д. Киселев, и Е.Ф. Канкрин. Денежная реформа Канкрина сказалась благо-приятно на экономике государства. Основой упорядочения денежного обращения стал серебряный рубль. Количество находившихся в обращении денег стало соответствовать государственному запасу серебра. За этим внимательно следил Канкрин. До него страна была наводнена бумажны-ми ассигнациями, и стоимость их падала.
Сперанский с группой специалистов составил "Свод законов Российской империи", вместившийся в 15 томов. До этого с 1649 г. существовало множество манифестов, противоречивших друг другу, а это создавало возможность злоупотреблений чиновников. Свод законов был одобрен Государственным советом. При этом Николай снял с себя орден Андрея Первозванного и наградил им Сперанского.
Генерал и активный администратор Киселев еще раньше подавал Александру I записку о постепенной отме-не крепостного права, а в конце 40-х годов добился прове-дения мер по упорядочению управления государственными крестьянами. Киселев предполагал провести личное осво-бождение крестьян от крепостной зависимости, но недо-вольство помещиков и крестьянские бунты вызвали опасе-ние. Николай в 1842 г. на заседании Государственного со-вета выразился так: "Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощути-тельное и очевидное, но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно же, еще более гибельным".
Де Кюстин пишет о дворе Николая следующее: "Рус-ский двор напоминает театр, в котором актеры заняты ис-ключительно генеральными репетициями. Никто не знает хорошо своей роли. И день спектакля никогда не наступа-ет, потому что директор театра недоволен игрой своих ар-тистов...
Чтобы освободиться, насколько возможно, от ярма, которое он сам на себя налагает, он (император) мечется, как лев в клетке, как больной в лихорадке. Он ездит вер-хом, совершает прогулки, делает смотры, производит ма-невры, катается по реке, устраивает празднества, произво-дит ученье флоту - и все это в один и тот же день. Во двор-це больше всего боятся досуга, и отсюда легко заключить, какая царит здесь скука. Император беспрерывно путеше-ствует, он проезжает, по крайней мере, 1500 лье каждый сезон и не допускает, чтобы кто-либо не был в состоянии проделать то же, что и он. Императрица любит его, боится оставлять его одного, повсюду следует за ним, насколько это позволяют ей слабые силы...
Когда император разговаривает с кем-либо публично, большой круг придворных опоясывает его на почтительном расстоянии. Никто поэтому не может слышать слов госуда-ря, но взоры всех беспрерывно устремлены на него, и не монарх стесняет вас при беседе с ним, а его двор".
Высшее общество Петербурга
Де Кюстин, наблюдая за петербургским светом, дела-ет такие заметки: "Зимой роскошные дачи наполовину на-ходятся под водой и снегом, и волки кружат вокруг па-вильона императрицы. Зато в течение трех летних месяцев ничто не сравнится с роскошью цветов и убранством изящ-ных и нарядных вилл. Но и здесь под искусственным изя-ществом проглядывает природный характер местных жите-лей. Страсть блистать обуревает русских. Поэтому в их гостиных цветы расставляются не так, чтобы сделать вид комнат более приятным, а чтобы им удивлялись извне. Со-вершенно обратное наблюдается в Англии, где более всего боятся рисовки для улицы...