Боже, и как он мог забыть?!
К его бесчисленным бедам прибавилось еще и это несчастье, ко всем страхам еще и этот страх, верней, много новых страхов, подступивших к нему со всех сторон… Да, банк и полиция начнут искать его не раньше чем с завтрашнего утра, но те… Те уже знают!
Голова шла кругом, стоило подумать, какие неожиданности подкарауливают его, какие стечения обстоятельств ему угрожают. Услужливое воображение Спеванкевича подсовывало бандитам верные и простые способы выследить его, заманить в ловушку и схватить. Рос и развивался миф о гениальной изощренности, о могуществе тайных воровских союзов. Между ними была вражда, шла кровавая борьба за добычу, но теперь, когда добыча ускользнула, они объединят свои усилия и пустятся в погоню… Если только «дядюшка» не сдох от отчаяния на Главном вокзале, схваченный за барьером контролерами, то беспокойно снующий перед банком Янтя знает уже все. Знает также и неизвестная, пока еще загадочная банда, захватившая «Дармополь». Знает Квазимодо, поджидающий в автомобиле на углу Зельной, он изрыгает ужасные проклятия, грохочет мотор его автомобиля, и он устремляется в погоню. Доходит весть и до Мияновских, отца и сына, джентльмены не на шутку оскорблены, они понимают, что партнер нарушил договор и, превозмогая отвращение, демонстративно вступают в союз с прочей швалью и предоставляют к ее услугам свой интеллект, а также связи в высших сферах. Последней узнает обо всем Ада, не в силах совладать с чувствами, она тут же мирится с Хипом и со всеми остальными своими смертельными врагами, которые захватили ее лавчонку, и € женским коварством руководят операцией. Разумеется, пограничная станция в Снятыне будет взята под контроль прежде, чем он успеет туда добраться… Остается только Германия… Не теряя ни минуты, надо мчаться на Торунь или на Збоншинь, шока бандиты не успели еще перекрыть эти направления. Разумеется, они считают его полным невеждой во всем, что касается деликатных воровских проблем и редким трусом, что, впрочем он нм уже доказал. Все помчатся в Снятынь, ни на минуту не допуская, что он, неопытный фраер, решился действовать по самостоятельному плану.
Спеванкевич собрал впопыхах вещи, перебросил через плечо пальто, взял под мышку портфель, глянул на часы — десять минут шестого — и двинулся по меже, рассчитывая, что вскоре найдет дорогу на Блоне. В Лович он должен успеть еще до девяти, от Блоне до Ловича кто-нибудь подвезет его на машине, а там он дождется скорого Варшава — Берлин. Кассир бодро устремился вперед, спелые колосья, как-бы подгоняя, хлестали его по лицу. Он в полную меру ощущал свою свободу, свое мужество, к тому же рожь надежно скрывала его от посторонних глаз. Но она вскоре кончилась, перед ним простирались ровные оголенные ноля, без деревца, без кустика. Хилая картофельная ботва едва вылезала из потрескавшейся от зноя земли, рожь была лишь подобием ржи и терялась в море маков и васильков, яровые совсем зачахли, кое-где виднелся тощий, припорошенный пылью-люпин, по заросшим травой пашням бродило две-три коровы. Несмотря на погожий солнечный вечер, здесь царила скука и печаль, — это ощущение усиливал еще жаворонок, который носился взад и вперед над пустынными полями. Направо, на линии горизонта, торчали мелкие сосенки небольшой рощицы, километрах в двух темнело несколько хат, затерянных в этом безлюдье. Спеванкевич вздохнул и, не найдя ни дороги, ни тропки, двинулся к хатам, как принято у варшавян, — прямиком, по этим погибающим в оскудении полям. «Блоне, Блоне… Как бы тут не заблудиться… И спросить-то не у кого, а впрочем, лучше не спрашивать…»
Блоне, местечко более чем безвестное, оно не пробуждало в нем добрых чувств, да и в самом названии было нечто неприятное, но как быть, выбора нету. Спеванкевич остановился и задумался над чем-то, что секунду назад промелькнуло в голове, да так стремительно, что он ничего не понял. Что это было? Во всяком случае, что-то чрезвычайно неприятное. А, черт побери… Опять летит издалека, невидимое, мерзкое, ближе, ближе… Вот оно!
Он бросил пальто, портфель, стал неистово рыться в карманах. Искал бестолково, в спешке, наконец развернул мятую бумажонку, жадно, с поспешностью принялся читать. Буквы плясали перед глазами, бумажка подпрыгивала, дрожи в руках было не унять. Забыть про такую вещь! Что ж это с ним происходит? Что, если он забыл о чем-то еще, о чем-то очень важном, неизмеримо более важном?