— На этот раз, пан Иероним, шайка хватила, кажется, через край, — прогудел ему хриплым басом в самое ухо бухгалтер и хлопнул ладонью по газете. — По-моему, у них уже сорвалось, а может, еще сорвется. Завтра увидим.
Спеванкевич с жадностью набросился на газету. «Вечер Польский» на видном месте поместил набранную жирным шрифтом краткую заметку.
«Отдел умственных упражнений „Вечера Польского“. Очередная загадка. Премия — само выполнение благородной задачи.
Было их двое. Оба прибыли из Америки. Один молодой, другой старый. Кто из них больший вор?
К участию в конкурсе приглашаем прокурора Речи Посполитой и правительственного комиссара г. Варшавы.
Если до завтрашнего дня загадка не будет решена, сообщим дополнительные подробности».
— Ну как?
Спеванкевич сложил газету и с презрительной гримасой протянул Вильчинскому.
— Правильный ответ они получат сегодня: шайка откупится.
— Ну нет, нет! Такого, знаете, еще не бывало!
— Видно, слишком много запросили, шайка ответила отказом — вот вам и загадка. Теперь подороже заплатят. Придется раскошелиться. Шантаж, и точка.
— Нет! Я знаю, чья это работа. Он пошел ва-банк! — И наклонившись к уху собеседника, бухгалтер прошептал: — Это Зайончковский.
— Возможно. В таком случае он помог шантажистам — дал в руки этим подлецам газетчикам доказательства. Старый дурак!
— Человек отваги! Человек долга! — прошептал Вильчинский.
— И те и эти договорятся друг с другом, а старика выдадут с головой. Выгонят его на все четыре стороны с шестерыми ребятишками и с волчьим паспортом! Ни один банк не возьмет, даже рассыльным.
Вильчинский только руками развел.
— Ну, если мы будем так…
— А как еще? — накинулся на него Спеванкевич с ожесточением, которое его самого удивило. Черта ему теперь в этом самом банке?
Вильчинский замолк. Две дамы, сидевшие напротив, ели клубнику. Женщина с корзиной, развалившись на скамейке, с сопением перекладывала свои покупки — бутылки, свертки. Голова ощипанной курицы на дряблой шее свешивалась через край корзины — глаза закрыты, казалось, курица всецело покорилась своей судьбе. Перед дверью маячил на фоне окна силуэт незнакомца, он что-то писал стоя. Бесцветные волосы, выбиваясь из-под соломенной шляпы канотье, падали редкими прядями на уши, и можно было предположить, что у их владельца изрядная лысина. Все-таки очень странное лицо… Вильчинский по-прежнему молчал. Спеванкевич задумался: что ему отвечать, если разговор возобновится? Уж конечно, Вильчинский его спросит… Хотя бы для того, чтоб продолжить разговор, черт бы его подрал… Такой хороший был план… Но обязательно подвернется какой-нибудь кретин, который поставит дело под удар, все разрушит…
«Как же мне быть теперь в Скерневицах? Наказанье Божье».
Вильчинский открыл рот. Вот и пожалуйста…
— Я? Я хочу заехать на часок в Брвинув, там у меня именинница…
— Да, сегодня Ванды…
— Ванды…
— И портфель полный… Охо-хо… Фрузинский или Ведель?[2] — наивно осведомился коллега, положив руку на портфель. Сперва Спеванкевич ощетинился, потом его вдруг затошнило: рот наполнился слюной. Но он нашел в себе силы рассмеяться.
— Ни то ни другое — одни только книжки. Не люблю швырять деньги на ветер.
— Правильно. Только это намного дороже. Жуткую цену дерут за книжки.
Вильчинский опять смолк. Захочет еще чего доброго посмотреть эти книжки, вот скотина! А с Брвинувом он удачно вывернулся. Он попрощается (до завтра — ха-ха-ха…), сойдет и самым спокойным образом пересядет в последний вагон. А что, если там поджидает его Спых, ведь и он живет в Скерневицах? А что, если там окажется другой какой-нибудь попутчик, — почему бы нет? — которого тоже угораздило ехать в Брвинув? Тогда он на всякий случай первым задаст вопрос и тут же что-нибудь придумает… Тяжкая, проклятая задача!..
Спеванкевич вскочил, сам не свой. Незнакомец покосился на него, не прерывая своего занятия. Вильчинский вопросительно уставился на Спеванкевича. Улыбнулся. Спеванкевич ответил ему кислой улыбкой.