Ей было больно, ее одежда была мокрой, рваной, облепленной листьями и грязью, но это было несравнимо с сознанием, что подстроить все мог только один человек. Она никак не могла заставить себя поверить, что Роберт, с которым она уже почти достигла соглашения, все это время планировал ее убийство – однако другого объяснения не было.
Ей трудно было поверить, что все это вообще случилось, теперь, когда все было кончено, но она могла видеть пустые стреляные гильзы, лежащие среди палой листвы, поблескивая под лучами солнца, и чувствовала, как теплая кровь струится по ее ноге. Минуту назад неизвестный человек хладнокровно пытался ее убить, и это был факт, столь же реальный и непреложный, как окружающие деревья.
Ее сознание металось в поисках других объяснений – что это была ошибка, кто-то, возможно, намеревался просто напугать ее и слишком далеко зашел, или ее приняли за кого-то другого, возможно даже, что стрелок был психопатом, каким-нибудь маньяком, поджидавшим любого, кто появится на расстоянии выстрела, как те "снайперы", о которых пишут в газетах – но она знала правду. Убийца поджидал ее, и следил за ней – она вспомнила полевой бинокль в кукольном домике – даже когда она была у себя в комнате.
Она не представляла, что делать. Вызвать полицию? Но здесь не Нью-Йорк. Она не могла просто набрать 911 и ждать прибытия патрульных или детектива. Ей пришлось бы возвращаться в дом, вызывать местных полицейских, ждать их приезда, затем снова вести их сюда и объяснять, что случилось – а к этому времени, без сомнения, стреляные патроны уже исчезли бы. От нее стали бы требовать свидетелей, и в конце концов, все свелось бы к ее слову против слова Роберта, если бы она зашла настолько далеко. Решилась ли бы она и впрямь заявить парочке местных деревенщин, что посол Соединенных Штатов в Венесуэле, правнук Кира Баннермэна, кандидат в губернаторы, подослал какого-то южноамериканского террориста застрелить ее, и стала бы ждать, чтобы они ей поверили? Она в этом сомневалась. Стерн мог бы поверить ее рассказу – и даже, возможно, Букер – но не местные полицейские, особенно перед лицом самого посла Баннермэна, с его холодными глазами, надменной улыбкой, и небрежной, естественной властностью, словно он был рожден для того, чтобы отдавать приказы нижестоящим – как фактически и было бы в данном случае. Ей было бы нелегко убедить л ю б о г о, что он пытался убить ее, не говоря уж о местных служителях закона.
Она услышала шум машины, медленно передвигающейся по рытвинам за деревьями – вероятно, Роберт возвращался с пикапом и водителем. Ожидает ли он найти ее мертвой, на гребне, рядом с каменной стеной – явную жертву прискорбного несчастного случая? Что он скажет, когда увидит, что она жива? Но более важно – что скажет она? Прямо обвинит его в убийстве? Она не была уверена, будто знает, как об этом сказать, не была даже уверена, что с м о ж е т это сказать. Прежде, чем что-то предпринимать, решила она, ей нужна помощь.
Она вскарабкалась по склону и углубилась в кусты, неуместным образом молясь, чтобы не зацепить какой-нибудь ядовитый плющ, перелезла через каменную стену и оказалась на тропинке, ведущей в поле, охая от боли в ноге. Рядом она услышала выстрелы и множество голосов. Сквозь слезы и спутанные волосы она различила бегущие к ней фигуры. Кто-то негодующе воскликнул: "Проклятая идиотка!". Затем из тумана материализовался Саймон, обхватил ее и спросил:
– Ты что, Христа ради, стараешься, чтоб тебя убили?
Она рассмеялась высоким, пронзительным смехом, граничащим с истерикой, – казалось, он исходил откуда-то со стороны, без ее контроля. Затем она вцепилась в куртку Саймона, – ее пальцы впились в мягкую кожу, – дрожа так, словно вынырнула из ледяной воды, и прошептала очень тихо, так, словно сама себе не верила:
– Кто-то только что пытался меня убить.
И как только прозвучали слова, она испытала прилив облегчения, ив то же время, внезапный приступ слабости, столь ошеломляющей, что потеряет сознание или упадет.
Она закрыла глаза. Услышала голос Букера, полный сочувствия, а может быть, тревоги, испуганное кудахтанье де Витта, похожее на птичье, а потом она оказалась в машине, подскакивающей на колдобинах на обратном пути в Кайаву.