– Кажется, четыре или пять.
– Вы не помните точно?
– Конечно, нет. Я была до смерти напугана. И какое это имеет значение?
– Для меня – имеет. Видите ли, если б вы сказали неправду, то назвали бы точное количество выстрелов.
– Я не лгу.
– Знаю. Вы сказали, что в этом человеке было нечто, напоминающее испанца?
– Испанца? Да, наверное.
– А мог бы он быть кубинцем? – выражение лица Букера внезапно изменилось, словно он нечто вспомнил.
– Возможно. Он сказал что-то по-испански, когда промахнулся. Это прозвучало, как ругательство.
– Вы бы узнали его, если б увидели его снова?
– Надеюсь, что не увижу. Но думаю, что, вероятно, узнала бы. Он курит какие-то иностранные сигареты.
– "Голуаз", – сказал Букер. – Он примерно моего роста, крепкого телосложения, с орлиным носом, густыми темными усами, обычно носит темные очки?
– Вы знаете этого человека! – воскликнула она. Попыталась сесть, но из-за головокружения снова легла.
Букер помедлил с ответом.
– Возможно, – мрачно заметил он.
– Кто он?
– Его фамилия Рамирес. – Букер угрюмо вздохнул. – Я в рискованном положении, Алекса. Как юрист, я обязан защищать своего клиента, но не думаю, чтоб это распространялось на подобные дела. Рамирес работал на Роберта. Они долгое время общались. И до сих пор сохранили близкую связь.
– Насколько б л и з к у ю? – спросил Саймон.
Букер взглянул на свои заляпанные грязью ботинки.
– Думаю, здесь я должен вспомнить об обязанностях перед клиентом. Давайте скажем – достаточно близкую.
– Достаточно близкую, чтобы убить меня? – спросила Алекса.
Букер кивнул. – Может быть.
– Я все еще не могу поверить, что он к этому причастен. Что угодно, только не у б и й с т в о.
– Мне самому трудно принять, что Роберт настолько г л у п или настолько зол. Честно говоря, боюсь, что за это ответственен я. Видите ли, я не сказал Роберту всего, что узнал в Ла Гранже, или о чем догадался…– он деликатно кашлянул, – о вашем отце, и так далее. Я думал, что спасаю вас от м о р а л ь н о г о убийства. – Он нахмурился. – Я не сознавал, насколько далеко он способен зайти, если я не принесу ему добычу.
– Добычу?
– То, из чего он мог извлечь пользу. Факты о вашем браке. О вашем отце.
– Каком браке? – спросил Саймон. – И при чем тут ее отец?
Открылась дверь, и вошел врач в сопровождении медсестры. Теперь, когда им было известно, кто такая Алекса, с ней обращались, как с некоей драгоценностью.
– Закройте глаза, миссис Баннермэн, – предложил врач. – Думайте о чем-нибудь приятном.
Она попыталась. По правде, операция вовсе не была болезненной, хотя прикосновение инструментов вызывало у нее тошноту. Она слышала металлическое клацанье, всякий раз, когда врач бросал дробину на поднос, однако, несмотря на его совет, ни одной приятной мысли не приходило ей на ум. Она, конечно, знала, что Букер был послан раскопать всю грязь, какую сможет найти в ее прошлом, но она никогда не представляла, что он способен не довести свои открытия до Роберта. Теперь она поняла, наконец, стратегию Роберта: тянуть время, притворяясь, что он согласен разделить контроль над состоянием, выстроить против нее обвинение, чтоб он мог либо шантажом принудить ее к повиновению, либо уничтожить ее через прессу – а если ничего не получится (как и случилось), просто ликвидировать ее. Она обманулась в его характере, который, должно быть, всегда являл собой сочетание двуличности и полной безжалостности.
Артур предупреждал ее об этом, но на убедила себя, что он преувеличивал. Должна ли она теперь бежать, уехать куда-нибудь, может быть, в Европу, и предоставить всем заниматься юристам? Но это значит – оставить Роберта безнаказанным за убийство, или хотя бы покушение на убийство. И что мешает ему повторить попытку?
– Сейчас будет немного неприятно, – услышала она слова доктора, и в следующий миг ощутила боль, такую резкую, что должна была сдержать дыхание, чтобы не закричать. Она открыла глаза и увидела, как врач склонился над ней: на его бровях блестели капли пота, глаза были сильно увеличены мощными очками, хирургические перчатки покрыты кровью. Яркие лампы ослепляли ее, вызывая головную боль, но она предположила, что худшее уже позади. Она перевела дыхание, закрыла глаза, а затем почувствовала еще более острую боль, проникающую в ногу все глубже и глубже.
Внезапно она вообще перестала что-либо чувствовать. Увидела – или подумала, что видит – сквозь пелену тумана Артура. Одетый в свой обычный темно-синий банкирский костюм, он стоял рядом, глядя на нее с выражением сочувствия. Однако в его лице было не только сочувствие, но что еще – суровость, даже некая нетерпимость.