– Что он будет делать?
– Пока вернется в Венесуэлу, где он служит. Потом, вероятно, последует другое назначение. Я не верю, что он будет добиваться номинации от своей партии на губернаторский пост. Может быть, в следующий раз, когда все устоится. Думаю, немного путешествий и работы пойдут ему на пользу. А вам лучше перебраться в город. Я велела де Витту и мистеру Букеру начать собирать для вас необходимую информацию. Вам многому придется научиться.
– Я уже многому научилась.
Миссис Баннермэн отвела руку. Она сидела спокойно, сдвинув лодыжки, сложив ладони на коленях, с отстраненным выражением лица, словно достигла некоего примирения с собой, или, возможно, с прошлым.
– Но столь многому, как вы должны, – грустно сказала она. – Далеко нет.
Глава 11
Тяжелый ливень прекратился, как только они вышли из церкви, превратившись в мелкий дождь, заставив большинство скорбящих скрыться под зонтами. Эммет де Витт казался на общем фоне единственным пятном света, в своем ярком священническом облачении. На миг он остановился. Его очки запотели от пыла пасторской проповеди и духоты в церкви.
– Роберту следовало бы быть здесь, – сказал он.
Рядом с ним, поправляя вуаль, стояла Алекса. Они вдвоем немного промедлили на вершине лестницы.
– Он путешествует, – сказала она.
– Ну, все-таки… похороны Элинор…
– Он нездоров. В данный момент он в больнице, в Марракеше, насколько я помню. Он прислал телеграмму.
– Это из-за пьянства? Судя по всему, он просто старается себя погубить, после того, как его отправили в отставку. Какой позор, что он ее принял.
– У него не было выбора, Эммет, после того, как его поймали на связи с сеньорой Гусман. Не часто американские послы попадают на первые полосы газет из-за сексуального скандала. Президент был в ярости на Роберта.
– Бедный Роберт, – сказал Эммет без тени симпатии. – Бессмысленная жизнь. Поло, пьянство, женщины… – его проблема в том, что никто из Баннермэнов не годится в плейбои, даже он.
– Возможно, это только о д н а из проблем Роберта, – сказала она. Нам лучше оставить это.
Эммет распознал властные ноты в ее голосе. Он взял ее под руку, и они стали спускаться по ступенькам. Вслед за ними из церкви вышли Сесилия и Патнэм Баннермэн. Патнэм держался неловко, как всегда на семейных съездах, Сесилия сверлили ненавидящим взглядом затылок Алексы, не беспокоясь, что это заметят. Они проследовали по лестнице и прошли между двумя рядами гостей, чьи зонты колыхались, как деревья на ветру, пока Эммет вел процессию на Баннермэновский Пирог с такой скоростью, что старшие члены семьи сбивались с дыхания, как на гонках.
Алекса легко шагала рядом с ним, вуаль струилась за ней. Она одобряла эту скорость. Элинор, знала она, не понравилось бы, что ее заставляют ждать.
Саймон и Стерн стояли рядом, прячась под зонтом Саймона от Гуччи в красную и зеленую полосы.
– Хотелось бы, чтоб зонт был черным, – сказал Стерн. – Здесь он выглядит неуместно.
– Он и неуместен. Так же, как и вы. Так же, как и я. Давайте, взглянем фактам в лицо – мы оба здесь неуместны.
Стерн, похоже, не желал признать, что он может быть где-либо неуместен. Он сменил тему.
– Как продвигаются дела в музее? Вы уже привыкаете быть директором музея?
– Постепенно. Респектабельность дается мне отнюдь не легко. Генри Гельдцалер написал обо мне разгромную статью в журнале "Нью-Йорк". Полагаю, это значит, что меня признали. Когда на тебя так нападают, в Нью-Йорке это верный признак, что тебя воспринимают серьезно. Я хотел подавать в суд, но Букер меня отговорил, и вполне справедливо.
– А Букер взлетел высоко.
– Да. Что ж, вероятно, ответственность обязывает. После отставки де Витта все бремя легло на него. Он чертовски увлечен музеем. Вы знаете, что он вошел в совет директоров, как главный юридический советник?
– И в совет директоров Фонда. И кто угадает, как далеко он еще продвинется?
– Это знает только один человек, – сказал Саймон. Дробь дождя не могла заглушить благоговения в его голосе.
– А-минь, – торжественно произнес Стерн. – Аминь.
* * *
Голос Эммете де Витта разносился далеко, словно дождь усиливал его пронзительность, так что он гремел над Пирогом и соседней рощей. Он использовал любую возможность возвысить тон на полную мощность, ибо здесь никогда не бывало столько скорбящих, после смерти Кира, похороны которого видели здесь считанные единицы.