Энтони был достаточно сообразительным, чтобы не остаться в прежнем районе города – он перебрался дальше на запад. Вскоре он понял, что в разоренной войной Италии болезненно-худой, босой, оборванный беспризорник может заработать честные деньги, чистя обувь парням, которые сидят в кафе и скверах. Он прилежно трудился, и они часто бросали в его протянутую ладошку больше денег, чем Энтони просил, давали ему шоколадки и гладили по растрепанной грязной голове, прежде чем уйти. Но Энтони не знал, что за ним следят.
Он уверенно шагал по ступенькам, которыми кончалась аллея, вниз – к тем развалинам, которые служили его тогдашним домом, когда они вынырнули из-за его спины. Чья-то рука сдавила его горло, и он ощутил холодок острого железа, приставленного к его груди, когда нападавший повалил его на землю. Энтони был застигнут врасплох, но он не собирался без борьбы расставаться со своим мешком и, выгнув спину, он сумел вскочить на ноги. Резко отскочив, он внезапно набросился на своего обидчика и нанес ему удар в пах. С диким воплем мальчишка покатился по земле, но тут еще двое навалились на Энтони, пиная и лупя его до тех пор, пока у него не потекла кровь.
– Ну что, сопляк, теперь ты готов слушать? – рычали они. Энтони очень удивился, что они все еще здесь, а не сбежали с его мешком; он смотрел на них в замешательстве – он еле мог видеть их, перед глазами у него становилось темно. Они были гораздо старше и крупнее, чем он. И он знал, что сильно избит. Они победили.
– Слушать что? – огрызнулся он. – Почему вы не взяли просто мой мешок и не оставили меня в покое?
– Нам совсем не это нужно, – прошипел мальчишка, ставя ногу в тяжелом солдатском ботинке на грудь Энтони. – А теперь заткнись и слушай, что тебе говорят.
С опаской глядя на ботинок, Энтони сделал то, что ему велели. Из их слов он понял, что может как всегда отправляться каждый день со своим мешком чистить обувь, но теперь с каждой лиры, которую он заработает, половина будет идти его новым «приятелям». У него нет выбора – эти четырнадцатилетние подростки стали его хозяевами. В обмен на это они пообещали, что его территория, включающая церковный сквер и его окрестности, будет «защищена» – ни один другой мальчишка-чистильщик не осмелится приблизиться к этому месту. Один из них – тот, кто все еще не снимал ногу с груди Энтони, – провел пальцем по острию ножа.
– Теперь ты согласен? – спросил он, поднося нож к горлу Энтони. Энтони кивнул. – Я согласен, – выдавил он из себя.
– Каждый день ты будешь встречаться с нами, – гнусно хихикнул другой подросток. – Сначала – в два часа дня, а потом – в одиннадцать вечера, и отдавать деньги. И не вздумай нас надувать – за тобой будут следить. Если попытаешься что-нибудь сделать… – он провел ножом вдоль горла Энтони с угрожающей ухмылкой, – ты знаешь, что тебя ждет. Это было просто предупреждение, чтобы ты понимал, что мы знаем свое дело.
Когда они растворились в темноте, Энтони с трудом поднялся на ноги. Он вытер кровь с лица грязным лоскутом и, зажав под рукой мешок, поплелся медленно в свое убежище. Потребовалось всего две недели, чтобы Энтони понял, насколько кабальна эта сделка. Он делает всю работу, а они обогащаются: они использовали свои мозги – он же использовал только свои руки. В первый раз он понял, что значит быть боссом – и поклялся, что очень скоро станет им сам.
Однажды вечером его мучители не пришли за своей обычной мздой. Наутро он услышал, что они попались во время очередной акции полиции по борьбе с уличной преступностью. Он опять был свободен и готов расширять свое дело.
«Дом» Энтони находился рядом с ветхим траурным павильоном, и в холодные ночи он устраивал себе постель из соломы на конюшне, где стояла пара дряхлых погребальных лошадей, которые почему-то, вероятно, из-за суеверия и страха, избежали участи своих собратьев – быть отправленными на бифштексы. С черным плюмажем на голове они по-прежнему тянули видавший виды катафалк на местное кладбище. Хотя лошади были замученные и тщедушные, похоронный бизнес был прибыльным – Энтони часто наблюдал, как катафалк, сопровождаемый толпой воющих, одетых в черное, плачущих людей тащился по улицам по направлению к церкви. Он заметил, что много старых людей, переживших тяготы военного времени, теперь умирали, но было много также и детских гробиков. В искалеченном войной Неаполе с болезнями было трудно бороться, и по-прежнему не хватало еды. И, конечно, было много несчастных случаев во вновь отстраивавшемся городе. Выживали лишь сильнейшие.
Родственники умерших не строили теперь никаких планов по поводу их похорон – этот вопрос решался быстро, почти мгновенно; чаще всего это был ближайший к дому траурный павильон. Энтони думал, что легко было бы на этом заработать. Ну, скажем, вдруг появляется директор траурного павильона и предлагает самому заняться бренными останками умершего – как раз в тот момент, когда его родные убиты горем. Вместо того, чтобы хлопотать о похоронах, родные могли бы полностью отдаться своим чувствам. Но, к сожалению, только директор местного траурного павильона мог знать о наступившей недалеко смерти. Совершенно очевидно, что нужен некто, кто будет иметь информацию о том, кто умер в городе. И тогда можно быстро сообщить об этом директору конкурирующего траурного павильона и предложить ему опередить местный. И если этим человеком станет Энтони, он сможет требовать за информацию свой процент с каждых похорон. Будет довольно легко производить разведку – каждый знал почти все о каждом, соседи постоянно шушукались друг о друге на рынке или в булочной, или переговаривались из окон комнатушек, но основной залог успеха заключался в скорости. Он должен быть очень проворным, если хочет, чтобы его планы осуществились. Ему потребуется велосипед.
На следующий день молодой парень, разгоряченный, в пропитанной потом майке цвета хаки, тяжелых шерстяных брюках и ботинках, надежно прикрепил замком свой велосипед к железной решетке около входной двери, прежде чем зайти в бар выпить холодного пива. Выйдя из тени, Энтони быстро огляделся по сторонам. Улица была пустынной. Присев на корточки, он достал связку ключей, которые одолжил ему один знакомый в обмен на право целый день пользоваться мешком Энтони. После шести попыток замок щелкнул. Сев на велосипед, Энтони помчался в переулок.
Он заключил свою первую «сделку» с ближайшим траурным павильоном и потребовал всего пять процентов. Носясь взад-вперед по кварталу, заселенному, в основном, людом, снимающим комнатушки, он вскоре стал прямо-таки экспертом по состоянию здоровья его обитателей. Дела с павильоном шли прекрасно; вскоре Энтони смог продать свой мешок за неплохую сумму. Наконец он заключил сделку со вторым павильоном. Его первый клиент поднял процент до десяти, опасаясь сильной конкуренции. Энтони понял, что его час настал. Теперь он – босс.
Он рекрутировал мальчишек в соседних кварталах, чтобы те работали на него – в результате у него набралась ватага, которая держала под контролем весь город. Вскоре у него было много денег – больше, чем он мог себе представить. Он просто не знал, на что ему тратить такую сумму.
Когда Энтони исполнилось десять лет, он выглядел как крепкий четырнадцатилетний подросток, и он решил впредь при знакомстве прибавлять себе эти четыре года. Он снял себе квартиру недалеко от павильона и нанял женщину, которая приходила убирать ее и готовить ему еду. Под половицами он спрятал заработанные деньги. К тому времени, кода ему было уже действительно четырнадцать лет – он говорил всем, что ему восемнадцать – он купил через адвоката свою собственную небольшую двухкомнатную квартирку. Он приобрел ее за наличные деньги.
Однажды ночью он в одиночестве возвращался домой, когда перед ним остановилась машина и из нее выпрыгнули двое. Он почувствовал дуло пистолета, приставленное к его ребрам, и понял, что это – не обычное ограбление.