Потом, на следующей неделе, случился пожар на вилле. И только благодаря тому, что Энтони не мог уснуть в ту ночь и отправился вниз в библиотеку на поиски чего-нибудь спиртного или книжки, которую можно почитать перед сном, ему удалось спасти здание… и свою жизнь. Он вырвал у огня Тициана и Веронезе, но среди его важных потерь были Гирландайо и любимые «тем» Каналетто. Хотя Энтони и не был виноват в случившемся, его не покидало горькое чувство, что он предал умершего.
Затем однажды вечером он отправился один в театр, отдав распоряжение, чтобы за ним прислали машину после окончания спектакля. Неожиданно он почувствовал, что не сможет больше вынести ни единой одинокой ночи на вилле. Ему нужна жизнь… женщины… секс. Отослав машину домой, он растворился среди толпы в одном из кварталов в поисках определенных удовольствий. Когда он возвратился в особняк через два дня, – бледный, с темными кругами под глазами, он узнал, что его машину нашли на обочине одной из дорог, изрешеченную пулями. Водитель был мертв. Энтони понял, что ему объявили войну. Но он знал, кто его враги. Или он – или они. Вместе им нет места на этой земле.
Инстинкт выживания, проснувшийся в нем еще в детстве среди развалин покалеченного войной Неаполя, придал ему сил, когда он собрал своих подчиненных и выработал план действий. Хладнокровно и до мельчайших деталей. Через несколько месяцев все те, кто присутствовал на похоронах «того человека», нашли свою смерть. И после этого никто уже не осмеливался сомневаться в праве Карральдо быть наследником империи. С кривой улыбкой он припомнил ту ночь, когда он впервые увидел «того человека» и сказал ему презрительно, что никогда не убьет человека из-за денег.
– Никто никогда не попросит тебя об этом, – отметил тот с понимающей улыбкой. – Это будешь ты отдавать приказы.
И Энтони знал, что если потребуется, он опять отдаст эти приказания. Но теперь он завоевал себе свободу.
К тому времени он уже так глубоко увяз в «деле», что не было пути назад. Он был верховным администратором, но Энтони ненавидел то, что ему приходилось делать. Мысль об огромном количестве денег, постоянно возраставших, к тому же на различных банковских счетах во многих странах мира, никогда не давала ему и подобия удовлетворения, какое давал когда-то вид маленькой пачки банкнот, спрятанных под половицами его собственной первой скромной квартирки. Он искал убежища в двух своих сильных привязанностях – музыке и искусстве. Он часто ходил в оперу; с головой окунался в походы по галереям, в поездки на различные выставки-продажи. Он чувствовал что-то вроде подобия счастья, когда держал в руках только что купленную картину. Однажды, когда он был на аукционе Сотби'с, Энтони разговорился с аристократического вида стариком, и за бокалом вина он рассказал Карральдо о том, что у него до сих пор дом полон картин, хотя ему и пришлось продать некоторые полотна старых мастеров много лет тому назад. Видя, что Карральдо хорошо разбирается в искусстве, он пригласил его провести уик-энд в своем загородном доме, чтобы новый знакомый мог своими глазами взглянуть на его сокровища.
Было множество больших ярких пятен на стенах – на тех местах, где когда-то висели эти проданные картины, но пока они бродили по бесконечным коридорам и холодным тихим комнатам, молчание которых тревожило только эхо, Карральдо заметил несколько полотен большой художественной ценности. Он предложил лорду Бестону хорошую цену за них, на что тот быстро согласился.
Они сидели потом в библиотеке и попивали виски, чтобы отметить сделку и погреть кости после прогулки по холодному дому, когда Энтони заметил пару маленьких пейзажей, полураскрытых в темном углу комнаты.
Они терялись среди перегруженной вещами обстановки кабинета, но он мгновенно узнал в них редких Каналетто, написанных, в тот период, когда художник был в Лондоне. Он сразу же сказал лорду Бестону, что картины, несомненно, подлинные и очень ценные, а затем предложил ему сумму, на десять процентов превышавшую ту, которая может быть поставлена на аукционе. Энтони знал, что очень скоро смог бы продать их еще на тридцать процентов дороже предложенной цены. Посоветовав лорду переговорить с другими покупателями, прежде чем продать картины ему, Карральдо однако был уверен, что он их получит.
Энтони вернулся в Лондон. На следующий день лорд Бестон привез пейзажи в отель, где остановился Карральдо. Энтони ощущал дрожь восхищения, держа в руках свою первую выдающуюся находку. Он не только частично искупил свою невольную вину перед «тем человеком», его верой в своего приемного сына, но и нашел свое истинное место в жизни.
Милан был богатым индустриальным городом, но он не считался международным центром искусств. Именно по этой причине Карральдо решил открыть свою галерею здесь. Он будет первым. Он купил особняк на престижной, элегантной улице и заново переоформил интерьер, принимая во внимание то, что его дом должен стать ультрасовременной художественной галереей. Она была разделена на две независимые части: одна – для размещения картин мастеров прошлого, а другая – для произведений новых молодых художников, которых он открывал и которые предоставляли ему свои работы. Как правило, он становился их спонсором. Карральдо хорошо знал свое дело, и с его опытным знающим взглядом и инстинктивным чувством прекрасного, он вскоре привлек внимание коллекционеров, которые стали пользоваться его услугами – они просили его отыскивать работы именно тех художников, которыми они интересовались. Галерея Карральдо процветала, и через год он открыл вторую в Париже. Не прошло и двух лет, как имя Карральдо стало упоминаться наравне с именами самых маститых международных авторитетов в области искусства в Нью-Йорке, Лондоне, Париже…
Он постоянно путешествовал, отыскивая скрытые сокровища, давно погребенные в пыли старых дворцов и особняков.
Он месяцами странствовал по мансардам и студиям голодных молодых художников в надежде найти хотя бы одного, отмеченного печатью истинного таланта. И тогда, когда он находил то, что искал, это было для него дороже всего на свете.
Но в определенный день каждый месяц он неизменно возвращался в Неаполь. Поначалу он проводил там довольно много времени – дней десять, или, по крайней мере, неделю, но в конце концов он сократил срок своего пребывания с Семьей до двух дней. Он постепенно переложил многие свои функции на плечи своих подчиненных, хотя и никогда не давал им слишком много власти, например, независимо контролировать какой-нибудь из аспектов его «дела». «Тот человек» хорошо вышколил его. За исключением этих коротких визитов, он все свое время проводил вне Семьи. Но существовали три человека – только три – которые знали, как связаться с ним в любой момент – и в любой точке земного шара.