– Я приехал забрать тебя домой, Поппи, – сказал Грэг, проводя рукой по ее разметавшимся волосам. – Теперь все будет хорошо, ты увидишь. Пожалуйста, Поппи, посмотри на меня… поговори со мной.
Чуть отняв от лица ладонь, Поппи взглянула на него одним потухшим голубым глазом.
– Я никогда не смогу вернуться домой, – прошептала она. – Как же ты не понимаешь, Грэг? Они думают, что я хотела убить своего отца!
– Благодаря Господу твой жуткий папаша все еще жив! – вставила злобно мисс Хендерсон. – И вовсе не благодаря тебе, порочная девчонка, мы все еще не в тюрьме!
Энджел гневно обернулась.
– Успокойтесь, жалкая женщина! – закричала она. – Вы ничего не знаете об этой истории. Это не была вина Поппи.
– Не ее вина? Что, разве кто-то другой ранил мистера Джэба Мэллори, а? Это вы хотите мне сказать? Боюсь, что улика слишком явная, чтобы поверили вашей лжи.
– Это – не ложь, – закричала в отчаянии Энджел. – О-о, вы просто ничего не понимаете!
– Поппи, – сказал Грэг нежно. – Твой отец не умер. Он очень даже жив. Но обещаю тебе – он больше не потревожит тебя. На этот раз мы позаботимся, чтобы этого больше не случилось. Он ушел из твоей жизни – навсегда. – Легко подхватив ее на руки, он добавил: – А теперь я повезу тебя домой. Твоя семья ждет тебя. Ты нужна нам, Поппи, а мы – тебе.
В темных глазах Грэга было больше, чем симпатия – он уже давно любил ее – с тех самых пор, как узнал. Он просто смотрел и ждал, когда она подрастет. Он надеялся, что, когда ей будет восемнадцать, и она окончит школу, то, возможно, начнет относиться к нему иначе, чем просто как к брату. Он хотел, чтобы она смотрела на него так, как смотрит женщина на мужчину, которого любит и который любит ее.
Раздались восклицания шокированных девушек, когда Грэг, неся на руках Поппи, спрятавшую лицо на его груди, прошел через холл.
– До свидания, Энджел, – крикнули некоторые, а наиболее смелые, – до свидания, Поппи! Удачи тебе.
В следующие несколько месяцев Грэг и Поппи стали неразлучны. Она льнула к нему, словно в нем была вся ее жизнь. Она рассказывала ему все секреты своего полного боли детства – как ее таскали из города в город, из дома в отель – всегда одинокую, как она каждые несколько недель оказывалась в приюте для брошенных детей… Она говорила о ночных кошмарах, в которых Джэб возвращался и пытался забрать ее с собой, и как она испугалась и впала в состояние шока, когда он действительно вошел в дверь. Поппи призналась, что не помнит, как кинула нож в отца; она просто хотела спастись от него – она бы не вынесла его прикосновения… и о том, как она ненавидела саму мысль, что так похожа на него.
– Ты – раненый человек, Поппи, – нежно разуверял ее Грэг. – Но теперь с этим покончено. Ты его больше никогда не увидишь. И обещаю тебе, что в один прекрасный день я сделаю так, что ты позабудешь все это. Мы будем так счастливы. Будет так, словно этого кошмара никогда не существовало.
Когда однажды вечером он шел с ней по саду, они встретились с Розалией, и она сказала им о намечаемой поездке в Европу. Внезапно его охватило что-то вроде дурного предчувствия.
– Тебя не будет шесть месяцев, – сказал он грустно. – И я не хочу, чтобы ты забыла меня. Ты знаешь старую поговорку: с глаз долой – из сердца вон.
– Как я могу забыть тебя? – спросила Поппи, глядя на него озадаченно. – Клянусь, Энджел и я будем говорить о тебе все время. Мне так хочется, чтобы ты поехал с нами.
– Но я хочу сказать… я не хочу, чтобы ты полюбила кого-нибудь другого, Поппи, – сказал он. – То, что я хотел бы для тебя – это… чтобы ты полюбила меня.
Она широко раскрытыми глазами взглянула на знакомое красивое лицо.
– Но как ты можешь такое говорить? Ты – мой брат!
– Но ведь я – не твой брат, Поппи, – вскрикнул он, крепко взяв ее за руки. – Разве ты не знаешь? Я – Грэг Констант, а ты – Поппи Мэллори. И я люблю тебя.
Поппи бросилась к дому; ее рыжие волосы развевались на ветру, она бежала так стремительно, словно не могла терять ни минуты, пока не убежит от него.
После этого она стала избегать его, держась поближе к Энджел, пока не пришло время отъезда, но Грэг настоял на том, чтобы поехать с ними в Сан-Франциско и проводить их.
Гигантский локомотив громко пыхтел, и проводники бегали вдоль состава, открывая двери. Энджел поцеловала Грэга, попрощалась с ним, и, вытирая слезы, забралась в вагон. Он улыбнулся, когда, наконец, встретился взглядом с Поппи.
– Пожалуйста, давай не будем расставаться на полгода не друзьями, – сказал он. – В конце концов, я только сказал, что люблю тебя.
– Я знаю, – Поппи опустила глаза. – Прости меня, Грэг. Но я никогда не думала… я не понимала…
– Просто обещай, что будешь думать обо мне, – умолял он. – Не отвергай меня пока, Поппи.
Когда тетушка Мэлоди позвала ее в вагон, его глаза минуту смотрели в ее; потом, быстро поцеловав его в щеку, она повернулась и вошла в вагон.
– До свидания, – кричали они, махая руками из окна, когда поезд тронулся и медленно поехал вдоль платформы. – До свидания… Мы напишем тебе письмо…
– Грэг, – кричала Поппи сквозь шум отходящего поезда. – Грэг… Я обещаю…
Париж был именно таким, каким Поппи всегда мечтала его увидеть. Майское небо было чистым и безоблачно-голубым, каштаны на Гранд-бульварах были в цвету, и весеннее солнце весело освещало столики, сгрудившиеся у окон кафе и ожидающие, когда сюда заглянут парижане. Взволнованно выглядывая из-за спины гида, они рассматривали сокровища Лувра, глядя восхищенно на Монну Лизу и крылатую Нику.
– Делайте пометки, девочки, – скомандовала тетушка Мэлоди, садясь на мраморную скамью. – Ваш папа наверняка захочет узнать, что вы здесь видели и чему научились.
Они сидели во вдохновенно-трепетном кафе собора Нотр-Дам и слушали скорбный гимн, который пели ангелоподобные мальчики; они останавливались в восхищении около магазинов, продававших темный ароматный шоколад, пирожные с кремом и странные острые сыры. Они покупали безделушки в хороших магазинах и тревожились за свой выбор в шикарном шляпном магазине на рю де ла Пэ. Они даже привыкли выпивать по рюмочке вина за обедом под зорким оком тетушки Мэлоди, хотя сама она выпивала по три и даже – по четыре. Потом неизменно она жаловалась на то, что совершенно засыпает и что им тоже пора спать, как раз тогда, когда Париж только просыпался!
Каждый день они все гуляли и гуляли, пока тетушка Мэлоди не взмолилась о пощаде, и даже Энджел призналась, что устала, но Поппи все было мало. Казалось, город лучился удовольствиями, мерцал, как мираж, и Поппи хотела видеть это, дышать этим… почувствовать, что он реален прежде, чем он исчезнет или ей придется покинуть его.
Тетушка Мэлоди отказалась отвести их на Монпарнас, заявив, что это – «неподходящее место», и Поппи решила узнать, почему. Однажды в полдень, когда тетушка Мэлоди спала после обильного ленча в тиши и уюте отеля Лотт, и даже Энджел уткнулась в книжку, Поппи надела свой жакет и вышла исследовать город сама. Она сидела в кафе, потягивая лимонад и игнорируя направленные на нее в упор взгляды проходящих мимо мужчин. Поппи гадала, что же такого нашла в этом веселом месте «неподходящего» ее тетушка Мэлоди. Она бродила по прелестным улицам и скверам, восхищенно заглядывая через плечо художникам, писавшим пейзажи. Она задерживалась перед фасадом маленьких концертных залов, обклеенных яркими афишами и фотографиями исполнителей; однажды ей показалось, что она попала в какой-то странный квартал – вызывающего вида женщины лениво слонялись около дверей, и Поппи ускорила шаг, а они бросали ей вслед презрительные взгляды. Какой-то мужчина подмигнул и заговорил с Поппи, но она взглянула на него высокомерно, и, пробормотав «Пардон, мадмуазель», он поспешил дальше. Она легкими шагами перебегала хорошенькие мостики, останавливаясь, чтобы посмотреть на баржи, нагруженные овощами – яркими, свежими, казалось, еще хранящими ароматный воздух деревни; разнообразные прогулочные суденышки сновали туда-сюда по реке, на их борту часто были целые семейства, и даже маленькая собачка грелась на солнышке. Поппи махала им рукой, и дети махали ей в ответ, крича: