Она взглянула на Поппи, застывшую на стуле, глаза ее были полузакрыты от усталости.
– А-а, черт с ними, с этими кораблями, – сказала она весело. – Вот что я скажу, тебе, Поппи, свернись калачиком на кровати и поспи, я уйду ненадолго, а когда вернусь, мы с тобой пойдем в кафе «Виктор'з» и съедим хороший горячий ужин с бутылкой вина, но предупреждаю тебя, я хочу услышать твою историю.
– Это все, ты уверена? – спрашивала ее Нетта позже, отставляя в сторону их пустые тарелки, на которых недавно был бифштекс из ягненка с розмарином и молодым пастернаком, и допивая вторую бутылку красного вина.
– Это все, – заверила ее Поппи. – Теперь ты знаешь обо мне все.
– Дерьмо, – сказала презрительно Нетта. – Так вот, значит, как живут богатые… а мне всегда было так интересно. Да, малышка, ты, конечно, хлебнула в жизни. Но моя история не очень-то отличается от твоей… Меня соблазнили в шестнадцать лет, его жена обвинила меня в том, что это я его искушала. Мой отец сильно избил меня за это – так, что на спине выступила кровь. А моя мать просто стояла рядом и смотрела. Потом они оставили меня без чувств на полу. Когда я пришла в себя, я покончила с этим. Больше я их никогда не видела.
Она удрученно взглянула на Поппи.
– Так сколько тебе было лет?
– Мне – девятнадцать, – ответила Поппи.
– Девятнадцать? А как ты думаешь – сколько мне? Поппи задумалась.
– Тридцать? – предположила она великодушно. – Тридцать четыре?
– Ну спасибо! – фыркнула Нетта. – Мне двадцать два.
– Ох… извини, – смешалась Поппи. – Мне жаль… Ах нет, не жаль, потому что это означает, что мы с тобой почти одного возраста, и я рада, что нашла подругу. Нетта, я не говорила ни с кем уже много месяцев; я не ела такого ужина… И уже тысячу лет мне не было так весело!..
Она окинула взглядом переполненное маленькое кафе. За столиками сидело много разного люда – веселые парни из округи и задорно смеющиеся женщины, здесь было уютно и спокойно. И Поппи не хотелось никуда уходить.
Ее глаза сияли, когда она потягивала вино, и нежно гладила попугая, пристроившегося на столике рядом с ней.
– Знаешь, о чем я думаю? – проговорила Поппи, едва узнавая звук своего смеха. – Я думаю, попугай изменил мою судьбу. Он привел меня к тебе, Нетта.
Ее лицо опять стало серьезным, когда она тихо продолжала:
– Я собиралась… убить себя сегодня вечером; я хотела зайти в море – как можно глубже – и позволить волнам забрать меня… Я не хотела жить.
– Мне это знакомо, – прошептала Нетта, беря Поппи за руку. – Я тоже пыталась сделать это, Поппи.
– Мои проблемы не исчезли. Но ты дала мне силы смотреть им в лицо и бороться. Как мне благодарить тебя, Нетта?
– Благодарить? – засмеялась она. – Ерунда! Скажи спасибо попугаю! Он маленький лучик света, который осветил тебе путь сюда.
– Маленький лучик света, – повторила Поппи, осторожно гладя его по мягкой зеленой грудке. – Luce,[4] – произнесла она тихо по-итальянски, потом на английский манер: – Лючи. Теперь это будет твое имя, мой маленький лучик света! И мой маленький бедный друг.
– Все мы бедные здесь, – сказала Нетта, беря свою сумочку и кошелек. – И раз уж мы заговорили об этом, пойду-ка я поработаю. Пойдем домой, Поппи, сегодня ты хорошо будешь спать после такого ужина и вина, я тебе точно говорю.
Надев старую уютную фланелевую ночную сорочку Нетты, Поппи с наслаждением потянулась и свернулась калачиком на кровати. Подковылял Лючи и устроился рядом с ней. Нетта улыбнулась, глядя на крошечную птичку с красно-зелеными крыльями, когда он встал на ножки и перебрался Поппи на грудь.
– Эта кроха считает тебя своей матерью, – заметила Нетта. Она засмеялась и стала пудрить лицо и румянить щеки.
– Нетта, – спросила озадаченная Поппи, – где ты работаешь? Что ты делаешь?
– Делаю? – повторила Нетта, повернувшись на каблуках и направляясь к двери. – Господи, да я шлюха, конечно. Я думала, ты поняла.
– Ох, – воскликнула Поппи. – Да, да, конечно, какая я глупая, что спрашиваю!
Когда за Неттой закрылась дверь и Поппи услышала стук ее высоких каблуков по деревянным ступенькам, она нащупала «жемчуга шлюхи» у себя на шее… Возможно, мадам дю Барри была и не такая уж порочная женщина, подумала Поппи, проваливаясь в сон.
ГЛАВА 35
1899, Франция
– Конечно, ты останешься, – настаивала Нетта на следующее утро. – В конце концов, – добавила она, – мне же по ночам не нужна кровать, а?
Потом она расспросила других уличных женщин о работе для Поппи.
– Она в таком отчаянье, – говорила она им с жаром, – и она не такая, как мы; ей не годится быть шлюхой. Пусть она будет убирать вам комнаты. Давайте, давайте, девочки, повышайте уровень жизни – и ваши цены… Чувствуйте себя девочками высшего класса! Meняйтесь! Представьте себе: приходите домой, а там – чистые полы, чистые простыни… и чистое белье – для тех, кто носит белье. И всего за несколько су. Ну и на нашем попечении будет маленький попугай, ему нужны семечки, а?
Дом напоминал Поппи дешевые меблирашки ее детства; в нем был знакомый привкус – привкус вымученной еды, вымученного пота и вымученного секса. Дом был высокий и тощий, с узкой деревянной лестницей, темной и скрипучей, карабкавшейся к нищей каморке в мансарде под ветхой крышей, и благодаря своей новой жизненной роли – уборщицы и прачки – Поппи вскоре удалось познакомиться со всеми его обитателями. С Лючи на плече и тяжелым ведром мыльной воды, нагретой на видавшей виды плите внизу, она старалась отмыть эти давно запущенные комнаты.
Девушке, которая жила в мансарде в постоянной нищете, было всего девятнадцать – столько же, сколько и Поппи. Несмотря на отчаянно надрывный кашель она каждый вечер выползала в сырую ночь – Поппи видела это каждый раз, – искусственный румянец маскировал ее болезненную бледность, кричащий наряд отвлекал внимание от ее ужасной худобы, а веселая усмешка – от ее ветхой одежды. А наутро Поппи видела, как она бредет к себе наверх, изможденная, вверх по бесконечным ступенькам, часто промокшая от ночного дождя и кашлявшая так, словно никогда не сможет остановиться.
– Ничего, скоро перестанет, – сердито отозвалась Нетта, когда Поппи спросила ее о девушке из мансарды. – Это туберкулез. Она не переживет зиму.
– Но мы должны ей помочь, – ужаснулась Поппи. – Что мы можем сделать?
Нетта пожала плечами, но Поппи заметила выражение горечи в ее зеленоватых глазах.
– Ты мне скажи, – беспомощно проговорила наконец Нетта.
Конечно, ответа не было.
На нижнем этаже жила вдова рыбака с четырьмя детьми. Она работала в рыбной лавке, разделывая рыбу. И хотя она была одной из самых аккуратных и чистоплотных обитательниц дома и школьные передники ее детей были самыми белоснежными на всей улице, в холле все время ощущался запах рыбы. На остальных этажах было по две комнаты, в которых жили уличные женщины, но вдова рыбака оберегала от них своих детей, не принимая добросердечия этих женщин. Она всегда загоняла ребятишек домой, заслышав торопливые шаги девиц или их грубоватый смех.
Поппи слышала, как стучали их высокие каблуки по ступенькам, когда они по вечерам спешили «на работу», и она высовывалась из окна, глядя, как они, положив руки на бедра, ленивой походкой прогуливались по улице в направлении прибрежных баров, их блузки с глубокими вырезами выставляли напоказ максимум их прелестей. А позже она слышала, как они цокали назад по деревянным ступенькам с кем-нибудь из пьяных матросов, ковылявших за ними нетвердой походкой и изрыгавших проклятья, спотыкаясь в темноте.
Лежа в одиночестве на удобной, чуть провисшей кровати Нетты, Поппи затыкала уши, чтобы не слышать стоны и ругательства, доносившиеся сквозь тонкие стены. Она изливала Лючи свои чувства, мысли, облегчая душу и сердце. Попугай любил пристроиться около ее шеи, и, нежно гладя его мягкие перья, Поппи опять и опять вспоминала события, которые привели ее сюда… Если бы она только слушалась тетушку Мэлоди, она никогда бы не повстречала Фелипе – и как непохожа была бы ее жизнь на теперешнюю, и если бы только она понимала, как хорошо и просто было любить Грэга, вместо того чтобы быть такой глупой, – какой она могла бы быть счастливой…