На этот раз я все-таки рассмеялся.
— Я же говорил вам, что я из Нью-Йорка! Не думали же вы, что я делал деньги, декламируя стихи Катулла, не правда ли? Но, может быть, мне следует снова его процитировать, чтобы убедить вас в том, что доктор Джекил не совсем мистер Хайд: «Vivamus, mea Lesbia, atque amemus...»[5]
«...Da mi basia mille!»[6] — тут же подхватила Дайана, подставляя мне губы для поцелуя. И когда я скользнул руками по ее талии, меня не нужно было убеждать в том, что она действительно самая замечательная девушка на свете.
Следующим утром после завтрака мы отправились покататься на парусной шлюпке. Я уже решил остаться еще на одну ночь в Норфолке, чтобы обсудить вопрос о приобретении имения. Было желательно иметь независимую оценку, но я подумал, что ввиду ветхости дома и отсутствия современных удобств мне удастся приобрести его дешево.
В то время от этих мест Лондон казался таким же далеким, как и Нью-Йорк. Твердо решив, что следующие двадцать четыре часа я не буду заниматься никакими делами, я поднял парус на шлюпке и с Дайаной на румпеле поплыл по Мэллингхэмскому озеру.
Я никогда не ходил под парусом в Ньюпорте, так как чувствовал, что это может повредить моему здоровью. Позднее, когда я перерос свои болезни, я научился управлять парусами, проводя летние отпуска в штате Мэн, в Бар Харборе. Парусный спорт стал моим любимым занятием, но никогда парусная прогулка не была мне так приятна, как в это субботнее июньское утро, когда лодчонка Дайаны плясала на волнах Мэллингхэмского озера. Я любовался то водой, то окружавшим нас пейзажем. Я увидел «остров Мэллингхэм» — слегка поднимавшийся участок суши, где была построена деревня, и легко представил себе, как эти просторы были когда-то морем. Из камышей на нас смотрели неизвестные мне птицы. В прозрачной воде под носом лодки на моих глазах сверкнула небольшая рыбка, и за нею темной тенью ушла в глубину щука. Мне страстно захотелось иметь удочку, и когда я спросил, бывает ли здесь крупная рыба, Дайана рассмеялась и стала рассказывать мне о форели, весившей тридцать пять фунтов. В дальнем конце озеро суживалось, переходя в канал под названием Мэллингхэмская канава. Нам пришлось отпирать висячий замок на цепи, натянутой поперек протоки, чтобы оградиться от посторонних посетителей.
— Но тут мало посторонних, — объяснила Дайана, вставляя дужку обратно в замок, — потому что в Мэллингхэм можно проехать только через Хорси, но это тоже частное владение.
Мы вошли в узкий канал. Когда упал ветер, я взялся за весла, но скоро легкий бриз помог нам уйти в другую протоку, Нью Кат, и, снова поймав ветер с моря, мы вошли в озеро Хорси.
— Вон та ветряная мельница! — воскликнул я, лавируя между извилистыми берегами.
— Какая большая, правда?
Я в одно мгновение понял, что Дайана направила лодку прямо в сторону мельницы, и, залюбовавшись ее вращавшимися крыльями, я чуть не расстался с собственной головой, едва уклонившись от пронесшегося надо мной повернувшегося крыла. Когда я поднял голову, мы уже скользили вверх по узкому каналу, и я увидел поджидавшего нас мельника. Я всегда чувствовал себя неважно на высоте и поэтому отклонил его предложение осмотреть все этажи мельницы, но все же поднялся по первой лестнице, чтобы поглядеть на окружающий пейзаж. Лязгавшие крылья производили такой шум, что я почувствовал большое облегчение, спустившись вниз и приняв предложение Дайаны прогуляться к морю. По дороге я пару раз останавливался — взглянуть на церковь Хорси, спрятавшуюся среди деревьев, и поговорить с крестьянином, копающим клумбу перед одним из каменных коттеджей, которые мне так нравились. Он-то и рассказал мне, что Хорси и Уэксхэм в прошлом были центром контрабандной торговли. Контрабандный груз прятали в амбаре у приходского священника. Если крылья мельницы были повернуты под определенным углом, это служило предупреждением о появлении таможенников. Когда мы наконец дошли до Броугрэв Левел — полей, расстилавшихся прямо у подножья бесконечных дюн, пришлось потратить целый час, чтобы пройти одну милю, но я радовался этому, так как такого удовольствия от ходьбы не получал уже многие месяцы. Я радовался также, что Дайана, идущая рядом, явно забыла обо всех коммерческих тонкостях, которыми я забивал ей голову.
Проселочная дорога шла через поля прямо к дюнам. Это были огромные холмы темного песка, из которого торчали пучки морской рупии, окруженные травой, колышущейся на ветру". У подножья дюн ветра почти не было, но когда мы взобрались наверх, я услышал его свист, сливающийся с гулом открывшегося взору моря. Подъем оказался утомительным, и, хотя мне хотелось остановиться и отдышаться, я продолжал карабкаться наверх, пока не оказался на вершине самой большой дюны.
Горизонт был ясным. Волны ритмично разбивались на долгих милях пустынных песков, а над нашими головами вовсю кричали чайки.
Я все еще смотрел в сторону Голландии, находящейся по ту сторону моря, когда Дайана сбежала по склону на берег. Она что-то кричала мне через плечо, однако ветер уносил ее слова раньше, чем они успевали долететь до моих ушей. Мною овладел восторг. Скинув полные песка туфли и стянув носки, я прыжками устремился вниз, к Дайане. Песок на пляже под моими ногами был твердым, и я побежал, окрыленный поглотившим меня чувством свободы.
Дайана играла с волнами прибоя.
— Сюда, сюда! — кричала она, как бы «бросая» носком ноги в мою сторону разлетавшуюся брызгами воду. Я храбро кинулся в волны, закричал, и тут же выскочил на берег. Даже свежее летнее течение со стороны Лабрадора не могло быть холоднее Северного моря в начале июня, и я, услышав смех Дайаны, понял, что она и ног не замочила!
— Несносная девчонка! — бросился я к ней, но она увернулась и помчалась обратно к дюнам.
Когда я схватил ее обеими руками, мы оба, запыхавшиеся, уже были в небольшой, закрытой от ветра лощине между холмами. Скоро мы отдышались, звон у меня в ушах прекратился. Согревшись под неожиданно теплыми лучами солнца, я сел, пригладил волосы и стал следить за чайками, кругами летавшими в небе.
— Я пытаюсь припомнить что-нибудь подходящее из Теннисона, — заметил я, — но, видно, мою память на стихи унес ветер.
— Какое счастье! Я всегда стараюсь избегать Теннисона, этого безнадежно сентиментального викторианца!
— При первой же возможности я дам вам почитать томик его стихов, — проговорил я и стал целовать Дайану.
Мы разгорячились во время нашей гонки по пляжу, и поэтому нам показалось совершенно естественным раздеться.
— Полагаю, что в таких обстоятельствах мне следует быть осторожным, — прошептал я. — Единственный недостаток этого экспромта в том, что нельзя заранее подготовиться.
— Мой дорогой Пол, уж не думаете ли вы, что я имела в виду именно эту лощину, когда мы утром выходили из дома?
У меня вырвался радостный возглас, я перекатился на спину и потянул ее на себя.
Стало еще жарче. К нашим покрывшимся потом ногам прилип песок, и при каждом движении мы чувствовали между нашими телами песчинки. Горло у меня пересохло, и я не видел ничего кроме песка, пучков рупии на дюне и необъятного неба, на фоне которого дрожала воздушная дымка. Свет слепил мне глаза. Я собрал вместе все нити наших движений и связал их в узел изысканного апогея.
Дайана вскрикнула. Я крепко обнял ее, потом откатился, моих век мягко коснулось северное солнце. Когда ко мне вернулась способность соображать, в голову пришло множество мыслей, и все достаточно неприятные. Но во всех был здравый смысл. Я с гримасой сел. Ворвавшийся в лощину ветер вызвал у меня дрожь, и мне стоило большого усилия приступить к своим обычным уловкам, чтобы эта моя новая связь оставалась вполне цивилизованной и безопасной.
— Да, должен признаться, что вы в высшей степени привлекательны, как в постели, так и вне ее, — радостно сказал я Дайане, потянувшись за рубашкой. — Правда, я не могу вспомнить, когда у меня в последний раз был такой прелестный уик-энд. Но вы отнюдь не должны заблуждаться на мой счет, понимаете? Так много женщин — разумеется, куда менее умных, чем вы, — думали, что я, соглашаясь на приятное времяпрепровождение, способен влюбиться. Я же считаю, что это отнимает слишком много времени, и с радостью оставляю эту возможность более молодому поколению. Некоторые женщины — вы-то, конечно, в эту ловушку никогда не попадете — думают, что я жду не дождусь предлога для развода с женой. В действительности же моя жена меня вполне устраивает, и у меня нет намерений когда-либо расторгнуть свой брак. Короче говоря, я не изображаю одержимого любовью деревенского парня, не бегаю от любовниц, но и не играю в развод.