— Он вас обманывает, голубушка! — проговорил вслед мне Да Коста, когда мы уходили. — Или это какая-то крупная игра, Теренс?
Мы вышли на улицу.
— Но почему... — с недоверием обратилась я к Теренсу, однако он оборвал меня.
— Я должен извиниться перед вами, Дайана. — Голос его звучал искренне смущенно. — Я не знаю, что рассказывал вам господин Ван Зэйл об афере Сальседо, но...
— А! Об этом! Да, я знаю, что Джейсон Да Коста застрелился, а его сыновья выдвинули обвинение против Пола. Видно, ничего не изменилось! Но, Теренс, я не говорю о Грэге Да Косте, но не понимаю, как в их компании мог оказаться такой добрый человек, как Брюс.
— Да, Брюс славный парень, — Теренс вздохнул и неохотно добавил: — Боюсь, правда состоит в том, что когда речь идет о господине Ван Зэйле, ему изменяет здравый смысл — так было всегда, даже когда я впервые встретился с ним в Гарварде, но последнее время по каким-то причинам это становится более явным. Я стараюсь не перечить ему, понимая, что он не может ничего с этим поделать. Он все связывает со своей матерью.
— О, Боже! — я чувствовала себя слишком опустошенной, чтобы цепляться за теорию Фрейда, но, к счастью, в этот момент на углу улицы появилось такси.
— Вы будете в порядке? — спросил Теренс, останавливая такси. — Мне очень жаль, что нашей встрече так помешали... Я позвоню вам, и мы сможем встретиться еще раз.
— Мне кажется, что мы уже обо всем поговорили.
— Не намерены же вы махнуть на все рукой и уехать!
— Либо так, либо перестать себя уважать. Ах, но для вас-то это ничего не меняет! Уеду я, или же останусь, он никогда ее не оставит.
Я была в таком мрачном настроении, что даже забыла поблагодарить его за мартини, и мне не стало лучше после того, как угрюмый таксист довез меня на своей дребезжавшей машине до дому. Я вошла в вестибюль с такой затуманенной головой, что не сразу поняла, что меня окликнул дежурный.
— Вам письмо, мисс Слейд! — повторил он громче.
Я думала о Поле, размышляя над тем, могла ли бы я жить как монахиня, пока он не поклялся бы мне в том, что не будет больше спать с Сильвией. Но ведь этого никогда не случится, потому что он никогда не поддастся ни на какие уговоры. У меня нет иного выхода, как потихоньку вернуться домой, без него, хотя, возможно, я и могла бы сохранить остатки своей гордости, оставаясь в Нью-Йорке до конца намеченного срока, чтобы как следует изучить рынок косметики, как обещала своим друзьям. Но нет, если бы мне при этом и удалось сохранить свое лицо, то мое психическое здоровье наверняка было бы расстроено, и мне просто нужно уехать, пока я еще способна показать ему спину.
Совершенно обессиленная, я разорвала конверт и вынула письмо.
«Моя драгоценная Лесбия, — писал Пол в классическом стиле нашей былой переписки, — я увез Элана с Мэри в наш номер в «Плаза» на ленч, в искупление того, что утром нарушил их завтрак. Не пожелаете ли присоединиться к нам? С глубоким раскаянием, Катулл».
— О, Боже, — вырвалось у меня, а колени, казалось, вот-вот подогнутся, и я рухну на пол. Я подумала о том, что мне следовало отказаться от второго мартини. — О, Господи!
— И это тоже вам, мисс Слейд, — ухмыльнулся дежурный, извлекая из-под стола целый сноп алых роз.
О нет! К моему отчаянию, я увидела среди стеблей визитную карточку. Понимая, что единственное, что мне следовало сделать, это разорвать ее не читая, я без колебаний прочла:
«Da mi basia mille...»[19]
Я была совершенно не в состоянии справиться со всеми многочисленными поцелуями, которых поэт требовал от своей Лесбии, и войдя нетвердыми ногами в квартиру, сунула розы в воду и свалилась на софу. Я стала рвать на куски карточку, но это ничего не изменило. К этому времени мое страстное желание стало невыносимым, и, трижды громко помянув дьявола, я переоделась в крепдешиновое платье, надела шляпу от Милэна и с упавшим сердцем отправилась в «Плазу».
Они сидели в номере вокруг стола, и Элан с Полом наперебой читали детские стишки. Измазавшийся от уха до уха в шоколаде, Элан восседал на коленях у Пола, а Мэри, с порозовевшими щеками, сидела с прямой спиной перед пустым бокалом из-под шампанского. Четвертый участник этой компании, телохранитель Питерсон, извлекал из ведерка со льдом бутылку, чтобы предложить ей еще. Мэри нравился Питерсон. Я видела, как они смотрели друг на друга, а Элан весело повторял:
— Жених и невеста, жених и невеста!
Питерсон густо покраснел.
— Мисс Окс, не пойти ли нам с вами и с Эланом, побродить по парку?
Мэри, в свою очередь, залилась краской и горячо ответила, что это очень мило с его стороны. Элан слез с колен Пола, утерся салфеткой, и, напевая песенку, зашагал перед ними.
Дверь закрылась. В глазах Пола разгорались искры.
— От Катулла до детских песенок! — улыбаясь, заметил он. — Какой большой путь прошли мы за четыре года!
Я заставила себя произнести:
— Я возвращаюсь в Англию, Пол.
— Дорогая моя, разумеется! Разве я имею право отговаривать вас? В конце концов, вы ведь мне не жена! Я не могу ни приказывать вам, ни ожидать от вас, чтобы вы кротко уступали моим желаниям! Но прежде чем рваться обратно в Англию, хотя бы выпьем вместе немного шампанского за ваш отъезд!
— Я не лягу с вами в постель, вы же это прекрасно знаете.
— Разумеется, нет.
Он элегантно смахнул салфеткой несколько крошек и обвил руками мою талию.
— Мне все равно, сколько роз вы мне пришлете. Безразлично, сколько процитируете стихов Катулла. Пока вы живете с другой женщиной, я не могу иметь с вами ничего общего. Это дело принципа.
— Я глубоко убежден в значении принципиальности, — ответил Пол, нежно направляя меня в сторону спальни.
— Если вы думаете, что я лишь очередная слабая самка, не способная сказать вам «нет»...
— Увядшая викторианская героиня? Но это же совсем не ваш стиль, дорогая!
— Полно, бросьте это, Пол, чего вы от меня хотите? — яростно закричала я, когда он закрыл за нами дверь спальни и принялся расстегивать мое платье. — Я категорически не расположена разрешить вам приготовить ваше скотское лакомство и проглотить его! Почему вы позволяете себе жить с нами обеими сразу?
— Я вовсе не хочу жить с вами обеими сразу.
— Тогда чегоже вы хотите?
— Я хочу снова в один прекрасный день увидеть Мэллингхэм, — ответил Пол, опускаясь вместе со мной на кровать. — Я хочу видеть, как сияет солнце на пустынном пляже в Вэксхеме, как ветер шевелит камыш на озере Хорси, и плыть под парусом по Мэллингхэмскому озеру к самому прекраснейшему из всех домов на свете.
По моему лицу заструились слезы.
— Ах, Дайана! — воскликнул он со своим самым страстным и романтическим энтузиазмом. — Можете ли вы понять, как часто я мечтаю о возвращении в Мэллингхэм? Сильвия сейчас должна быть для меня на первом месте, как вы были для меня на первом месте в тысяча девятьсот двадцать втором году, но когда это снова окажется осуществимым, неужели вы действительно думаете, что я смогу пренебречь новой возможностью путешествия по обочинам времени?
— Но, Пол, вы просто не желаете смотреть в лицо действительности... этого же никогда не будет, и мы все останемся в проигрыше!
— Вот единственная действительность, которая меня сейчас волнует, — проговорил он, притягивая меня к себе.
— Но я проигрываю, проигрываю, проигрываю...
— Нет, — отозвался Пол. — Вы выиграли, Дайана. Вы выиграли.
А потом, когда его плоть мягко скользнула по моей, я позабыла обо всех своих скомпрометированных принципах в экстазе своей Пирровой победы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Как-то вечером я сказала Полу: «Я все же уеду домой в конце июня» — а когда он ответил: «Я понимаю, что в один прекрасный день вы должны будете уехать, и вынужден с этим считаться» — я подумала, этим ответом он ничего не добавил к сказанному мною. Холодным умом мы могли верить нашим словам, в эмоциональном же плане каждый из нас верил во что-то еще.