— Но почему вы не послали Сэма исправлять его собственные ошибка?
— Я подумал, что ему будет лучше остаться дома, сохраняя нейтралитет. — У Корнелиуса был угрюмый вид. — Я больше всего боялся, что если бы Америка вступила в войну, то его бы сразу же интернировали. Один Бог знает, что бы я делал без Сэма в доме на углу Уиллоу и Уолл-стрит. Мне и думать об этом не хочется.
— Стало быть, вы предвидите, что Америка вступит в войну?
— Но ведь мы обычно поступали именно так, разве нет? В конце концов, мы в нее ввяжемся. Единственная разница между этой войной и предыдущей в том, что после нынешней Pax Britannica станет трупом, и забрезжит рассвет Pax Americana. — Он задумчиво потянул чай. — Европа превратится в музейный экспонат, — продолжал он, — но, возможно, по-прежнему будет пространством для американской экономической экспансии. Я подумываю о том, что, в конечном счете, займусь инвестициями в индустрию туризма. У вас такие замечательные старые здания, поистине совершенно необычные. Я могу понять, почему вы тратите столько времени, оглядываясь на прошлое, вместо того, чтобы сосредоточиться на настоящем и готовиться к будущему.
— Мы — это завтрашнее прошлое, — отвечала я, доставая сигарету, — а будущее не больше, чем продолжение того, что происходило раньше… У вас есть спички?
— Я не курю.
Но Корнелиус вскочил на ноги, взял коробок с каминной доски и поднес горящую спичку к моей сигарете.
Мы сквозь огонь посмотрели друг на друга.
— Почему вы явились сюда? — спокойно спросила я, когда спичка погасла.
Положив спички обратно, он помолчал у каминной доски.
— О, вы не поверите, — печально проговорил он, — но я приехал, чтобы еще раз помахать оливковой веткой мира.
— Все той же оливковой веткой?
— Именно той же самой. Послушайте, Дайана, этот дом никому не нужен, и теперь, когда Стив умер, я считаю все это печальное дело закрытым. Извините меня, может быть, мне следовало бы выразить свои соболезнования, но в этих обстоятельствах я действительно считаю их неуместными. Я ненавижу лицемерие, — сказал Корнелиус, глядя мне прямо в глаза своими затененными черными ресницами серыми глазами, — и не хотел бы оскорблять ваши чувства словами о том, как я был огорчен известием о Стиве.
— Понимаю.
— Мне жаль, что вы сравниваете эту случайную смерть в катастрофе с самоубийством Джейсона Да Косты. Я действительно считаю, что их сравнивать нельзя. Однако… — Он откашлялся, прочищая горло, — я согласен с тем, что у вас есть основания сердиться на меня, и мне хотелось бы сделать все, что я могу, чтобы изменить ситуацию. Вы не можете не быть озабочены судьбой ваших детей и опасностью неминуемого вторжения немцев. Кроме того, может быть, у вас есть и финансовые затруднения. Так вот, я могу сказать, что у вас больше нет необходимости обо всем этом беспокоиться… достаточно одного вашего слова, и я устрою вам отъезд из этой страны и работу в Америке до окончания войны. Я знаю, что мы могли бы делать большие деньги, если бы работали вместе, и предлагаю вам встретиться на этой неделе в Лондоне, чтобы с помощью наших адвокатов подготовить соответствующее соглашение. Позвольте мне еще раз заверить вас в том, что мое предложение о создании для вас новой фирмы в Нью-Йорке является вполне добросовестным и честным.
Я поднялась на ноги перед Корнелиусом. Он распрямил спину и слегка оперся на каминную доску.
— Я могу выбирать? — спросила я.
— О, разумеется! Вы можете сказать «да»: Или можете сказать «нет». Но, — заметил Корнелиус со вздохом, отойдя к окну и уставившись на Мэллингхэмское озеро, — я действительно не советовал бы вам говорить «нет». — Он провел указательным пальцем по стене и еще раз вздохнул. — Такой восхитительный, такой очаровательный дом, — продолжал он. — Мне бы не хотелось, чтобы с ним что-нибудь случилось, Дайана, в самом деле, не хотелось бы. Надеюсь, что он переживет войну.
Я была абсолютно спокойна. Он как во сне повернулся ко мне. Движения его были томными, а прекрасные глаза сияли. Он был отравлен своим триумфом, упивался своей властью.
Я, наконец, проговорила:
— Как я могу быть уверена в том, что он переживет войну?
— Я могу организовать тщательный уход за ним на время оккупации.
— О, но немцы сюда не придут, — возразила я. — Разве вы этого не поняли?
— Расскажите об этом английской армии во Франции! Но вам действительно не придется ни о чем беспокоиться, Дайана, — проговорил Корнелиус, извлекая из внутреннего кармана пиджака длинный коричневый конверт.