— Следы есть, и даже очень отчетливые, — ответил комиссар. — Но что-то в них мне кажется очень подозрительным. Как вы знаете, стекло в одном из переплетов рамы было аккуратно оклеено клейкой лентой, а затем выдавлено. Предполагается, что преступник проник в помещение через образовавшееся отверстие.
— Разумеется! — воскликнул Диас. — В этом нет ничего нового.
— Не кажется ли вам странным, что на мельчайших острых осколках стекла, которые остались в переплете, нет ни кусочков ткани с одежды преступника, ни малейших следов крови? Пролезая в такое узкое отверстие, человек не мог не поцарапать руки и не зацепить одежду. Это невозможно. Мы старательным образом собрали все стекла и просматривали их в микроскоп. Ничего!
— Значит, теперь мы знаем, что преступник был очень худым. Невероятно худым! — торжествовал Диас. — Остается осмотреть на этот предмет служащих галереи, их родственников и знакомых и найти такого человека. А может быть, это ребенок? Да. — Диас снова помрачнел. — Тогда найти его будет непросто. К сожалению, в Мехико живет все-таки двадцать миллионов…
— И все-таки это очень важный факт, — сказал Гарбанса.
— По-вашему, важным фактом является то, что нет никаких фактов? — с иронией поинтересовался Диас.
— Именно так, — подтвердил Гарбанса.
— Ну это уж слишком, — развел руками Батиста Диас.
— Этого мало, — продолжал Гарбанса. — Мне не дает покоя эта перерезанная сигнализация… Мы с лейтенантом Пиньо подробнейшим образом изучили схему работы этого типа сигнализации и не можем понять, как преступнику или преступникам удалось ее отключить. Перерезал провода? Но она бы сработала, ведь сигнализация реагирует как раз на внезапный разрыв электрической цепи. Да, он еще нажал на нужную кнопку. Но дело-то в том, что для того, чтобы отключить сигнализацию, необходимо сначала набрать определенный код снаружи двери, открыть дверь и только затем нажать на красную кнопку внутри помещения. Преступник, по-видимому, решил, что будет достаточно нажать на кнопку и перерезать кабель.
— Значит, он не хуже вашего осведомлен о подобных системах сигнализаций и знает, что этого достаточно, — объяснил затруднение Батиста Диас.
— Он мог так думать, — продолжал настаивать Гарбанса, — но у него это не могло получиться. Мы с лейтенантом Пиньо сегодня пытались повторить действия преступника, и у нас сигнализация сработала. Значит, преступник действовал не так. Возможно, он вообще проник в мастерские не через окно, а через дверь.
— А потом выдавил стекло? — полковник Диас посмотрел на подчиненного с жалостью. — И зачем, скажите на милость? Чтобы наделать побольше шума?
— Чтобы пустить следствие по ложному пути… — предположил Гарбанса.
— Что еще? — спросил Диас.
— Больше ничего, — ответил комиссар.
— Тогда можете идти, — сказал полковник. — Я не доволен результатами вашей работы.
Выйдя от начальника, комиссар Сантьяго Гарбанса тяжело вздохнул. Никогда еще он не был так близок к тому, чтобы написать рапорт и попросить перевести его обратно в знакомый маленький Акапулько, где был хороший климат, где комиссар знал едва ли не половину жителей и где теперь его место занял его бывший заместитель — малоспособный Лопес. Там, в Акапулько, комиссар Гарбанса был хозяином положения. «Тяжело иметь помощником дурака, — думал Гарбанса, вспоминая своего заместителя Лопеса. — Но начальник-дурак во стократ хуже».
Он был готов вернуться в Акапулько хоть сейчас же, но понимал, что, пока дело о краже картин не будет закрыто, его никто не отпустит. «Уехать бы, взять с собой этого Пиньо, — мечтал Гарбанса. — А Лопеса пусть переводят в Мехико. Он обрадуется, я думаю».
Комиссар сел за стол и склонился над планом Национальной галереи, снова и снова ломая голову над действиями загадочного преступника. Это был, конечно, не мелкий воришка и отнюдь не забулдыга, а вор-профессионал, который действовал, разумеется, не в одиночку. Кто-то должен был ему помогать.
— Я узнал, комиссар! — крикнул, ворвавшись к нему в кабинет, Пиньо. — Картина Караваджо с рамой весила килограммов девять-десять, а вот Мурильо, пожалуй, потянул бы и на двадцать — рама резная, дубовая, с позолотой. Она сама по себе стоит немало.
— Он не мог все это тащить один, — кивнул головой Гарбанса. — Не забывай, еще и окантованные в стекло рисунки.
— Вообще удивительно, почему они взяли картины с рамами, — говорил Пиньо. — Обычно ведь вырезают острым ножом холст из рамы — свернул его в рулон — и готово дело. Как-то мне непонятна логика этого человека.