Китобой
Отец Кольки Воробьёва плавал в океане на китобазе «Алеут». Третьеклассник Воробьёв Николай по этой причине считался в школе главным китобоем. Даже пятиклассники спрашивали у него, как стреляет гарпунная пушка.
Когда Николая Воробьёва приняли в пионеры, вожатая Маша Лебедева дала ему поручение: рассказать про китов малышам из первого класса «Б». Им будет интересно послушать.
— Рановато им про китов, Марья Васильевна, — сказал Колька хмуро. — Ладно, дело ваше. Расскажу. Не трудно. Малышам — про китов. Хм!
Колька вышел из учительской засунув руки в карманы, развалистой походкой старого гарпунёра. На лестнице, не теряя времени, он ухватил за косу девчонку Наташку, как раз из того самого класса, который ему был нужен. Наташа пискнула.
— Не пищи, — сказал Воробьёв сурово. — Спрячь когти. Скажи ребятам, кто хочет слушать про китов, пусть соберутся в раздевалке после уроков. Рассказывать буду я.
— Пусти! — деловито сказала Наташа. — Кто будет рассказывать — не скажу. Никто тогда не придёт. Пусти! Обрежу я эту косу. Сил моих нет.
Слушать про китов пришли восемь мальчишек и сама Наташка.
— Садитесь сюда, на галошницу, — сказал Николай. — Кит — это вам не комар. Кит — животное млекопитающее.
— А жираф? — спросил рыжий, самый маленький мальчишка.
— Что жираф?
— Жираф! — мечтательно сказал рыжий мальчишка. — Жираф — тоже.
— Давай! — сказал обиженно Воробьёв. — Вали.
— Чего давай?
— Рассказывай про жирафа.
— Не хочу, — сказал рыжий. — Сам рассказывай, если взялся.
— Я и рассказываю, — сказал Николай сдержанно. — А ты не мешай. Кит — зверь…
— Рыба, — сказал рыжий мальчишка, глядя в окно.
— Дурак, — сказал Николай. — Извини. Всё равно дурак. Кит — животное.
— Мама читала книжку, — сказал из угла чернявый мальчишка, подмигивая хитрым косым глазом. — В книжке написано: «Рыба-кит».
— Это сказка, — авторитетно заявила Наташа. — Про Конька-горбунка. Там такой кит есть. Рыба!
— Продолжаю, — сказал Николай Воробьёв. — Кит — зверь большой и страшный.
— Слон больше, — задумчиво сказал рыжий мальчишка. — Я думаю…
— Думают индейские петухи, — сказал Николай.
— Расскажи про петухов, — попросил рыжий. — Они думают о чём?
Разговор пришлось отложить.
До поздней ночи об индейских петухах, слонах, жирафах, китах и первоклассниках думал Николай Воробьёв. Можно, конечно, было пойти к вожатой и к учительнице и отказаться от трудного дела. Шут их знает, как с ними надо разговаривать, с малышами. Но отказываться от первого пионерского поручения стыдно.
Утром Николай всё рассказал товарищам и попросил у них помощи.
— Не могу один, — сказал он с отчаянием. — Это такие дотошные жуки, ужас! Я им говорю — кит, а они мне — слон. Я говорю — у кита усы, а они говорят— у слона клыки. Вы, ребята, можете мне помочь. Им нужен не разговор, а наглядное пособие в натуральную величину…
В воскресенье вожатая Маша Лебедева вышла на лыжах к реке, как раз против школы. Горбатый, ещё не накатанный спуск лежал у неё под ногами.
Напротив берег поднимался от реки пологой широкой горой, и с него то и дело скатывались на лёд чёрные фигурки.
Самые маленькие копошились посередине реки, на льду.
Маша оттолкнулась палками и пошла вниз. Снег перед ней будто взорвался и заклубился белым дымом.
Что там произошло необыкновенное? На большом снежном сугробе среди мальчишек она увидела Николая Воробьёва. Он стоял, как Наполеон, скрестив на груди руки.
— Вот так кит! — ахала маленькая девчушка в розовом капоре. — Ай, какой кит!
Что за кит? Откуда взялся кит? Рядом с Машей громко засмеялась Наташа. Иней покрывал её волосы. Мокрые рукавички дымились на морозе; видно, немало пришлось ей повозиться в снегу.
Маша взглянула подальше и… увидела кита, огромное голубое чудовище, кит-рыбу.
Кит, с полным знанием дела нарисованный на снегу, даже китовые усы ему удалось приделать, вроде настоящих, из прутьев и старого камыша, плыл, казалось, по замёрзшей реке в далёкое море.
Кит, нарисованный на снегу, плыл, казалось, по замёрзшей реке в далёкое море.
Вокруг кита в полном восторге плясали первоклассники.
— Не могли они меня понять, — с достоинством объяснил Маше Николай Воробьёв. — Я им говорю — большой кит! А они спрашивают: «А ты его видел? Откуда знаешь? Неправда». Ну, я тогда позвал наших ребят на помощь, и мы соорудили им кита в полный рост. Тридцать метров длины. Десять метров одна голова. Вот они и ахнули. Час я им на морозе рассказывал про китов и даже прибавил про тюленей. Вытерпели. Слышите, как распевают.
На льду, на снегу гремела весёлая песенка, сложенная, видно, самими малышами в восторженном коллективном вдохновении:
Маша повернула к дому. Всё было в порядке. Китобой оказался парнем смышлёным.
На верхнем склоне горы Машу настиг новый восторженный вопль малышей:
— А теперь мы вам споём про кита!..
Буян
Далеко на Севере, у самого Ледовитого океана, жил со своей семьёй рыбак Андрей Батурин. Жену Андрея Батурина звали Марьей Ивановной, а сынишку — Колькой.
Дом Батуриных стоял на высоком берегу морского залива, среди маленьких карликовых берёзок, больше похожих на кусты, чем на деревья. Возле дома в собачьей конуре жила лайка — собака, по прозвищу Буян.
Возле дома в собачьей конуре жила лайка — собака, по прозвищу Буян.
А ещё подальше, за берёзками, за изгородью, в небольшом загоне бегали два оленёнка — Алёшка и Митька. Очень хорошие были оленята, у них уже маленькие рога росли. Буян этих оленят сторожил, чтобы не залезли к ним в загон волки или белые медведи.
Дальний Север — суровый и холодный край. Потому там и деревья такие маленькие и не растут в вышину и толщину. Маленькому, гибкому деревцу легче спрятаться под снегом от злого северного ветра и мороза.
Зато люди на Севере живут большие и сильные. Слабому человеку на Севере жить трудно. И собаки — товарищи человека — там сильные, ко всему привыкшие, к холоду и к голоду. Только они неприветливые и суровые с виду, северные собаки. Такой уж у них характер образовался от неприветливой природы. Шерсть у них жёсткая и густая, как у волков, и морды такие же, волчьи, и не особенно добрые.
Андрей Батурин не так давно переселился на Север и не успел привыкнуть к северным собачьим повадкам. Он даже обижался иногда на Буяна. Не было видно в собаке горячей, радостной любви к человеку. Исправно и хмуро нёс Буян свою собачью службу: ходил на охоту, сторожил оленей, зимой катал на санках маленького Кольку. А потом, отработав, что положено ему хозяином, садился у своей конуры и смотрел на снег или на море. И к хозяевам больше не лез — ни за лаской, ни за любовью.
Оленята Алёшка и Митька — те сами прибегали на двор, когда по утрам их выпускали из загона, бодаться понарошку с маленьким Колькой. Прибегут и стучат рогами под окнами: «Выходи, Колька, играть». Стук-стук-стук!
В доме ещё жил сибирский котище Пунька — продажная душа. Из-за лишнего куска мяса он урчал два часа и показывал фокусы: прыгал через верёвочку и катался по полу. Буян был не такой. Буян был гордый. Андрей Батурин, бывало, погладит его по жёсткой шерсти и спросит: «Ну что ты, Буян, молчишь и молчишь? Скажи что-нибудь хорошее!»