Они заказали по чашке американо. Без десертов. А то вчерашние еще не ушли из памяти.
— Ван Чан Ли, чем обязан.
— Да есть одна тема.
— Говори.
— Старик Сенчи, я решил податься в депутаты.
— Ох… ну и даешь
— Да, сам себе удивляюсь.
— Это тебя та русская девушка надоумила?
— Ну можно сказать, вдохновила на это.
— Ну допустим. И что тебе нужно от меня?
— Я тут задумал одну инициативу, с которой пойду…
Ван Чан Ли рассказал ему все, что они напридумали с Аней и членами клуба.
— Ван Чан Ли, ты конечно посмелел с этой… забыл как ее зовут…
— Аня, ее имя Аня.
— Да, точно, прости. Ты конечно посмелел. Возмужал.
— Спасибо. Считаю это как положительную оценку.
— Это абсолютно искренне.
— Спасибо.
Старик Сенчи сделал еще глоток американо. Посмотрел задумчиво через окно на порт.
— Ван Чан Ли, мой друг, мой товарищ. У тебя будет с этим проблема.
— И какая?
— Есть сторонники “закрытия” страны от всего мира, тем более от мигрантов трудовых.
— А зачем?
— Это такая форма “национального вопроса” для Китая.
— Ух. Ну это сурово.
— Но мы придумаем что можно было бы сделать. Давай порассуждаем.
Ван Чан Ли ехал на этот разговор, понимая, что может произойти что угодно, вплоть до полного игнора. И его немного смутило то, что Старик Сенчи начал сразу искать решение вопроса, не останавливаясь на тезисах про “зачем это тебе” ни на минуту. Это было, как кажется, противоестественно для Сенчи. Хотя, наверное, это возрастные изменения в сознании самого Ван Чан Ли. Не понятно…
— Ван Чан Ли, ты же хорошо знаешь что британцы творили здесь у нас в Китае.
— Да.
— Вот — вот.
Речь шла про опиумные войны. Это может показаться неочевидным для людей в 21-м веке, но это больная тема для всех просвещенных жителей Китая. Да, их не большинство, но их много. По масштабам большой страны — очень много.
— То есть, ты хочешь сказать, что все идет оттуда?
— Ван Чан Ли, как минимум оттуда. Может, и древнее.
— Я как-то об этом и не думал.
— Только призадумайся о масштабах урона для нашей страны тех лет. Не десятилетий развития, а столетий.
— Хочешь сказать, что в принципе “честная открытость” невозможна из-за отсутствия доверия к иностранным варварам?
— Да, так действительно многие думают. Без шуток… Очень многие.
Они выпили, залпом, словно рюмку водки, по чашке двойного эспрессо. И молча посмотрели друг друга. Вечеринки с девушками, бизнес — многое было и будет. Но думающая прослойка есть в любой стране — она же и должна мыслить категориями поколений.
Принесли еще эспрессо. Теперь уже не двойной. Пошел сильный — сильный дождь. Порт начал затягивать туман. Очень быстро. Даже немного по-киношному. Здесь можно было бы снять драматичный момент какого-то эпичного фильма. Но не в этот раз. Может позже, через год-другой.
— Ван Чан Ли, с точки зрения бизнеса ты говоришь правильные вещи.
— Да, нужно развиваться.
— Ван Чан Ли, но вот теперь подумай о том, как это завернуть в историю, которую не перепишешь.
— Не знаю…
— Рано сдаешься.
Кофе немного подымился на столе. Чуть остыл и был выпит так же быстро. Обе чашки, почти синхронно, поставили на стол. Покрытие стола было отчасти стеклянным — звон был хорошо слышен. Может это разбились юношеские иллюзии, и началось взросление, мышление не только о себе, любовницах, делах и интригах, но и мышление о чем-то большом — исторических реалиях.
— Сенчи, думаю
— … ты уверен в своих мыслях, что хочешь произнести вслух?
— Да, Сенчи — это все серьезнее чем я и Аня думали, я хочу отказаться от этой авантюры.
— Вот так быстро?…
— Ну я это не потяну.
— Не расстраивай меня Ван Чан Ли, я вижу в тебе возможно то, чего ты сам не видишь.
— И что же это?
— Эта русская девушка сделала из тебя сильного мужчину. Она соблазнила тебя, но не использовала. Она идет вместе с тобой за руку вперед, она не использует тебя, а трудится вместе с тобой. Цени это! Цени ее мудрость!
— Я ценю…
— Я вижу, что недостаточно.
— Хорошо.
— …
Нет тех слов, что описали бы точно состояние Ван Чан Ли, Сенчи в этот момент — проще, совсем проще говоря — торжественное волнение.
— Ван Чан Ли, сдаваться и делать шаг назад точно не стоит.
— Тогда как мне поступить?
— Ну так подумай…
— …
Дождь усиливался. яростно бил по стеклам. Темнело. Тучи заволокли небо.
— Ван Чан Ли, я вижу в тебе себя молодого. Но я был не настолько смел, у меня не было кого-то вроде твоей Ани.
— Спасибо. Я ценю.
Немного, совсем понемногу дождь прекращался. Радуги не будет. Но небо совсем скоро посветлеет.
— Ван Чан Ли, твой возраст сейчас — это точка возможностей. Ты много что умеешь, много чего сделал. И сейчас мог бы подняться на самый верх.
— Сенчи, я испытываю страх.
— Ты думаешь что один такой?
— …
— Все его испытывают. Это нормально. Главное то не сам страх, а что ты сделаешь с этим чувством — как направишь его в нужное тебе русло.
Совсем перестал бить по окнам. Думается, еще немного, и прекратится. Но это самое “немного” может затягиваться. Как обычно в жизни и бывает.
— Ван Чан Ли, у тебя все получится.
— Кажется есть идея — подать это как временную меру — усилиться за счет чужестранцев, а потом ассимилировать их и стать еще сильнее.
— Ну вот уже мысль пошла. А не сопли эти… Молодец!
— Скажем, на 10 лет будет действовать эта мера. А потом паспорт страны получат сильнейшие. Самые полезные.
— Верно. Так и делают мудрецы. Не “рубят с плеча”, а дают обстоятельствам случиться в выгодном им свете.
— Так и поступим.
— Да
Разговор получился длинным по времени, но коротким по количеству слов. Ван Чан Ли не привык к настолько серьезным темам, видимо сейчас стоит начать привыкать. Поэтому он немного побаивался Старика Сенчи. И вместе с тем — сильно его уважал.
Из района, где находился Порт, до офисных кварталов, в которых жил и работал Ван Чан Ли, расстояние было немалое. И он решил пройти его пешком.
Дождь медленно завершался. На небе стало светло. Но не сильно ярко. Можно сказать, совсем не ярко — странное жизненное ощущение, когда печаль уже прошла, а радость еще не наступила. Нечто промежуточное. Из-за сильного дождя пыль вся прибилась к асфальту, к земле. Стало нехарактерно для этого района свежо. Крайне нехарактерно.
Слева у туннеля через магистраль Ван Чан Ли заприметил нищего, что просил милостыню в месте, где толком и не ходит.
— Спасибо, добрый человек.
— Немного денег, сколько было наличных.
— Спасибо большое!
— Почему ты здесь стоишь? Ту никто почти не ходит.
— Вы правы, добрый человек. Только те, что с порта возвращаются пешком.
— И много таких?
— Нет, добрый человек, очень мало.
— Тогда езжай туда, где много людей — может накидают денег побольше, сытнее поешь.
— Спасибо, дорогой добрый человек.
— Ты слышал что я сказал? Ау?
Ван Чан Ли как-то странно сердился за то, что человек, которого он видит в первый раз в своей жизни так глуп и нелогичен. Как будто через осуждение его он хотел самому себе сказать — “я то не такой”, “я точно не такой”.
— Добрый человек, здесь я стою, потому что здесь дом мой был.
— Прямо здесь?
— Да, и прожил я в нем всю жизнь.
— …
— А потом пришли люди важные и все разрушили, ничего не заплатили, я и в центре города-то никогда не бывал. Я здесь выращивал на огороде еду, торговал по выходным.
— …
— Сейчас не знаю что и делать. Да и старый я.
Ван Чан Ли вспомнил слова об истории страны, в которой родился. О Сенчи, который не только сегодня, часто и в прошлом ему твердил и твердил про то, как важно помнить корни свои и думать об обществе в целом, не только о себе. И вот оно — общество. Общество, о котором он и думать не думает, находясь за стенами небоскреба. А ведь он может стать честным человеком и помогать не только себе, но и всем. Как же дальновидна Аня. Она разглядела в нем ту человечность, которую он кажется сам в себе уже и не видел.