Из земли в небо, прямо оттуда, где происходила битва, ударил слепящий столб голубого пламени. Настолько яркий, что ни один человек в войске Бекмера не мог смотреть на это неведомое чудо. Пламя бушевало несколько долгих мгновений прежде чем без следа растворится в воздухе. Мир поблек. Словно неведомая сила, высосала яркие краски и их оттенки.
С того места, откуда ударил свет, раздались крики ужаса и боли. Каган покачал головой — вот теперь все началось по-настоящему.
Окруженный всполохами голубого сияния, Василий медленно поднялся с земли. Вокруг богатыря, прижимая руки к ослепленным глазам, корчились от боли смельчаки, что первыми намеревались отрезать голову павшему богатырю.
Обведя налитыми кровью глазами стонущие тела, Василий яростно зарычал вскидывая над головой пылающий меч и бросился к тем, чьи глаза не пострадали от яркого света.
Вот когда полностью проявилась сила чудесного клинка. Словно ураган налетел на уже праздновавших победу хазар. Каждый взмах сияющего металла сметал с пути богатыря десятки людей и животных. Крошились разрубаемые кости, брызгала кровь. Перепуганные люди и кони сминали друг друга в панике пытаясь убежать. Убежать от этого страшного, забрызганного кровью с ног до головы человека, окруженного дрожащим голубым светом.
Дикий, парализующий ужас охватил Бекмера, когда удалось рассмотреть происходящее вдалеке.
Проклятый урус, медленно шел через огромное хазарское войско, а перед ним, и вокруг, люди и лошади разлетались словно разбрасываемые ударами гигантского сапога. Высоко в воздух взлетали кровавые ошметки только что бывшие живыми людьми. Их было так много, что казалось небо затянула туча из плоти, разразившаяся кровавым дождем.
Каган застонал. От приведенного на Русь многотысячного войска оставались жалкие крохи. Сначала двадцать тысяч пришедшие с зятем, потом предательство византийцев, и вот теперь это… Боги, за что?
Бекмер вскинул лицо к небу надеясь прочесть там ответ жестоких богов. Вместо ответа что-то горячее смачно плюхнулось на запрокинутое лицо. С трудом сдерживая тошноту, каган стряхнул с лица кровоточащий ошметок человеческой печени.
— Коня! — мертвым голосом потребовал Бекмер.
Глаза кагана вновь устремились туда, где погибали верные ему люди. Бессилие душило его. Те, кто поверил ему погибали один за другим не в силах оказать сопротивление вышедшей против них силе. От сорока тысяч осталось разве что две трети… и те продолжали погибать.
Паника в рядах хазар усиливалась. То тут, то там, от армии отделялись сначала небольшие, а затем и довольно крупные группы верховых и стремительно уходили обратно в степь. Прошло совсем немного времени, как ручеек дезертиров превратился в широкую полноводную реку. Нещадно коля конские шеи кончиками ножей, заставляя бедных животных мчатся еще быстрее, хазары неслись вперед, куда угодно лишь бы подальше от демона в шкуре уруса.
— Ваш конь, о Великий Каган.
Не замечая подставленного для удобства плеча раба, Бекмер самостоятельно вспрыгнул в седло. Телохранители, успевшие раньше оседлать коней ждали его приказа.
Бекмер развернул коня в сторону степи. Дорогой персидский скакун, нетерпеливо бил копытом просясь в головокружительную скачку по широким степным просторам.
Каган напоследок обернулся, что бы увидеть темнеющую вдалеке полосу леса.
— Так скажу я и запомните слова мои. Не дай боги, мне еще раз на Русь пойти. Ни мне, ни моим детям, ни моим внукам. Хватит мне потери одного сына. И остальным велю вечный мир с Русью держать!
Глава 35
Не останавливаясь на отдых, забыв обо сне, мчались дружинники на заставу. Останавливались разве что коней напоить, да чуть им роздыху дать, а потом снова в путь. У каждого только одна мысль — беды бы не было!
Хмуры были лица дружинников, но еще смурнее был сотник Стоян. Отвечать за сотню тяжело, а за десять сотен еще тяжелее. Скорей бы до заставы добраться, а уж там…
Лишь тогда чуть отлегло от сердца, когда впереди показались верхушки сторожевых башенок. Не сожжены — значит могло и не быть тяжкой беды. Не преминули бы степняки поджечь столь досаждавшую им заставу.
Застава встретила дружину тоскливым скрипом ставен и плохо прикрытых дверей. Словно не две недели назад ушла отсюда дружина, а два года.
Стоян повернулся к светлеющим лицами воинам:
— Ну ребяты, — громко, что бы его голос донесся до самых крайних, сказал он. — Теперь смотреть в четыре глаза и слушать в четыре уха! Что б ни один червяк не прополз!