Хоть старая пчела как будто и. бранилась, но она похвалила густой мех Мохнатки и даже взялась учить ее: значит, та все же понравилась-таки ей. А уж сама-то обрадовалась Мохнатка - и сказать нельзя. В старший класс - в сборщицы цопала!
Старая пчела полетела вперед так скоро, что Мохнатка чуть вслед поспевала. Но вот они прилетели на сенокосный луг, на котором цвели всевозможные цветочки: лиловые и алые, желтые и белые.
- Стой! Прилетели! - прожужжала старая пчела, села на душистый цветок и вползла в венчик цветка. Мохнатка - за нею. - Вот тут на дне мед, видишь ли? - сказала старая пчела. - Лижи язычком; только, чур, - не глотай, а в зоб собирай. Вот так, смотри.
И, слизнув капельку меда, она передними лапками ее в зобик себе толкнула. Мохнатка сделала то же.
- Молодцом! - похвалила ее старая пчела.- Но надо нам и простого хлеба - цветня - с собой захватить. Чтобы лучше приставал, вымажемся.
И, взяв остаток меда, она вымазала им задние лапки сперва себе, а потом и Мохнатке.
- Ты хоть и мохната- сказала она, - а к меду все лучше пристанет. Ну, полезай за мной, да делай опять то же, что я.
Она вылезла из венчика к желтым пыльникам цветка и стала продираться между ними. При этом она так ловко стряхивала с пыльников передними лапками цветень на задние лапки, вымазанные медом, что всякая пылинка приставала к ним. Мохнатка делала то же. Вдруг как взглянула она на старую пчелу, как оглядела себя - так и покатилась со смеху: обе они были точно в желтых бархатных штанишках!
- Разве не красиво? - сказала старая пчела. - Да долетишь ли ты до дому в таких толстых панталонах?
- Долечу! - сказала Мохнатка. - И полетела. Тяжело-таки было ей с непривычки, тяжеленько; да ничего, долетела до родного улья.
Только спустилась на леток, как накинулись на нее отдыхавшие тут же няни и плотники и давай сдирать и пожирать ее нарядные бархатные штанишки.
- Караул! Грабят! - запищала Мохнатка. - Все мои штанишки съедят!
- Ничего, пускай их: проголодались, - сказала старая пчела. - Теперь ли наедятся, после ли - все равно. Ну, будет с вас, обжоры, отвяжитесь! Пойдем теперь, дитя мое, мед сбыть.
И, пройдя в ближнюю кладовую, они выпустили весь собранный ими мед в стоявшие там еще пустые восковые горшки.
Так вот Мохнатка сборщицей стала. Трудна была ее работа, правда; но зато как славно было и отдыхать после дела! Под вечер, пошабашив, она с другими работницами гуляла на летке, как на бульваре; ходят они и покачиваются, и потряхиваются, и жужжат без умолку, и не могут нажужжаться обо всем, что видели день-деньской на белом свете.
IV. О ТОМ, КАК РОИЛСЯ УЛЕЙ
Каждый день клала матушка-царица по тысяче, по две яиц, и из всех одна за одной выползали молодые пчелки. Тесно стало вдруг всем им в одном улье: надо было разделиться на две семьи, на два роя, надо было отроиться. И вот в одном углу улья раздалось робкое кваканье: «Ква-ква-ква!» В ответ с другого конца пронеслось сердитое тюканье: «Тю-тю-тю!» Все пчелы бросили работу, заметались, замешались; весь улей затрубил, загудел. Но сквозь этот шум и гам явственно слышалось по-прежнему с одного конца кваканье, с другого - тюканье. Что же это такое было? А вот что. Квакала из своей колыбельки молодая, вновь народившаяся матка: хотелось ей выйти оттуда и не смела она носу показать; тюкала же старая матка: очень уж ей досадно было, что молоденькая царевна ее место занять хочет: вместе две матки в одном улье ведь никак не уживутся; которой-нибудь надо уйти.
- Пустите меня к ней, пустите! - тюкала вне себя старая матка. - Вот я ее проучу!
Но трутни и рабочие пчелы загородили ей дорогу.
- Ради Бога, ваше величество, не троньте, пожалейте ее! Кому-нибудь да надо же уступить; а кто умней - уступает.
- И то правда, - сказала старая царица. - Кто за меня - за мной!
И она стрелой вылетела из улья. Но крылья у пчелиных маток не столько для летания, сколько для красы - коротенькие Пролетела царица несколько шагов - и устала; присела отдохнуть на ближнем дереве. А пчелы, что постарше, все кинулись за нею, облепили ветку вокруг царицы. Скоро уж и места не стало: пчела садилась на пчелу, и скучились они так в целую черную бороду, от которой ветку к земле пригнуло; вот-вот обломится… Но ей не дали обломиться. Кто же не дал? - А пчеляк, седой добрый старичок, которого Мохнатка в первый раз так испугалась. Сидел он неподалеку под своим шалашом; когда же пчелы зароились, он проворно накинул на голову проволочную сетку, на руки надел рукавицы, за пазуху сунул деревянную ложку - черпак - и взял в охапку один из пустых ульев, что стояли у него тут же наготове. Поставив улей под самым роем, он еще ниже пригнул ветку и черпаком стал огребать пчел, как деготь или патоку какую. Неохотно шли пчелы с черпака в новый улей: матки-царицы еще не было там. Но пчеляк привычным глазом скоро высмотрел ее среди мелких рабочих пчел.
- А, вот ты где, сударыня! - сказал он, бережно сгреб ее черпаком и подставил к летку.
Царица, задыхаясь в густом клубе пчел, рада-радехонька шмыгнула в улей. Увидев это, и другие пчелы живо туда же полезли; черпнул еще пчеляк раз и два - и весь рой был в улье. Тогда пчеляк перенес улей на более удобное место, где было просторнее и больше солнца.
- Бог помощь! - сказал он и перекрестился.
А Мохнатка? - Мохнатка, вылетев в общем рое за царицей, попала в тот же улей имеете с другими пчелами. Прошлась она теперь взад и вперед по новому дому. Ай, как пусто, как неуютно! Ни улиц, ни кладовых, ни одного даже горшочка с медом. Ну что же делать! Надо работать, работать и работать, чтобы в новом доме стало так же мило, как в старом. Точно чудом в сказке волшебной и новый пустой улей наполнился скоро сотами, а соты - душистым, золотистым медом. А в чем было все чудо? В том, что все работали одинаково прилежно, одинаково дружно. Все чудо было в пчелином законе: «Все за одного, один за всех».
V. О ТОМ, КАК МОХНАТКЕ КОНЕЦ ПРИШЕЛ
Хорошо и согласно живут пчелы, в век не поссорятся, не подерутся: тишь да гладь, да Божья благодать. Беда только, что много у них врагов: которую воробей или ласточка на лету проглотит, которая к пауку в паутину попадет - а там поминай, как звали! Которую разбойница-оса по дороге заколет да и скушает тут же. Правда, и у пчел есть жало, да опасно им сражаться: не выдернешь жала - и помирай! Пчела без жала и дня не проживет. Зато, конечно, если уж на родной улей воры-грабители нападут, так тут некогда думать о себе: хоть на месте помри - лишь бы улей спасти: «Все за одного, один за всех». А этих воров-грабителей куда как много, и не перечесть: то вороватая пчела из чужого улья, то хитрец-муравей тихомолком проберется; ну их-то и без жала, кусальцами, так искусаешь, что ой-ой! Никогда не буду! - Но хуже других два зверя-врага: один, зверек, - мышка, другой, зверище, - Мишка. Мышка забирается больше зимою, в погреб, куда ставит пчеляк на зиму ульи; Мишка же нападает во всякую пору, хоть редко, да метко. Затем он ведь и Мишка-медведь, что очень уж лаком мед ведать.
Однажды Мохнатка, возвращаясь домой со взятком , еще издали услыхала что-то небывалое: весь пчельник гудел и жужжал, будто взбунтовался, а сквозь пчелиный гул раздавалось страшное звериное рычание. Подлетела Мохнатка ближе - и на лету остановилась. Изо всех ульев кругом пчелы повысыпали сотнями, тысячами, точно перед роем. От крику-рева их в воздухе стон стоял. Одно только и можно было разобрать: «Мишка-медведь! Мишка-медведь!» А сам Мишка, громадный, косматый, ворча и рыча, шагал меж ульев на задних лапах, передними насилу отбиваясь от пчел. Вдруг, точно опомнясь, он круто повернул к ближнему улью, - а улей-то был как раз родной улей Мохнатки, - и повалил его наземь. Крышка с улья скатилась, и последние пчелы, остававшиеся еще там, тучей взвились кверху. Медведь же, закрывшись от пчел одной лапой, другой полез в улей, в медовую кладовую, да хапнул самый сочный, золотистый сот. Мохнатка от обиды света не взвидела, не могла уже стерпеть.