— Хе, хе! — возгласил тогда Фома по прозванию Большая Крома, — так я тебе добрый попутчик!
Подошли наши просители к дому судьи Шемяки, смотрят: дом стоит во дворе, на всей красоте, а над домом поставлена превеликая надпись:
«ДОМ ПРАВОСУДНОГО СУДИИ ШЕМЯКИ».
Ворота растворены настежь, и от самых ворот до крыльца дубового снег расчищен, песочком дорожка посыпана — свободный вход всякому, бедному и богатому.
— Ай да судья Шемяка! — говорят просители. — Да у нас и к сотскому такого свободного входа нет!
Смотрят они еще: подле ворот на улице, по обе стороны, врыты два столба высоких, подле каждого столба стоит земский ярыжка[24] с дубинкой, а на столбах прибиты листы и на листах написано что-то такими крупными буквами, что слепой прочитает. Нашим просителям жаловаться судье Шемяке было дело небывалое, не знают они ни суда, ни обряда. Сняли шапки, кланяются ярыжкам и хотят идти прямо во двор, в ворота.
— Стой! — закричал один ярыжка. — Сперва прочитай, что на столбе написано!
Просители поглядели друг на друга и отвечали:
— Грамоты не знаем, кормилец!
— Ну, так слушайте, я вам прочту: «Ведомо сим чинится всякому, что никто из жалобщиков, приходящих к судье Шемяке, никаких взяток никому давать не должен, а паче чаяния кто что даст, будет судиться, яко виновный в подкупе».
— Ай да кормилец судья Шемяка! — вскричали просители.
— Ну, теперь давай же за прочтение! — сказал им ярыжка, протягивая руку.
— Как — давай? Да ведь ты сам о том читал, чтобы мы не давали?
— Да разве я взятку с тебя прошу? — вскричал ярыжка. — Это законное дело. Кто тебе не велел грамоте знать самому!
— А если бы мы сами грамоте знали?
— Тогда вы должны бы были заплатить за то, что сами прочитали. Толковать нечего! Давай, а не то дубинкой по лбу съезжу; забудешь, как твоего отца зовут, да еще в тюрьме насидишься за ослушание против начальства и своевольство!
Толковать было в самом деле нечего; просители вынули свои мошны, заплатили по алтыну.
— Теперь ступайте к другому столбу! — проговорил ярыжка.
Просители подошли к другому столбу.
— Знаете грамоте? — спросил товарищ ярыжки.
— Нет, кормилец!
— Так слушайте: «Ведомо сим чинится всякому, что каждый жалобщик, приходящий к судье Шемяке, имеет быть к нему допущен свободно во все положенные часы, и никто не смеет, пришедши, уйти назад, под опасением быть судимым, яко виноватый».
— Слышим, кормилец! — отвечали просители, низко кланяясь.
— Давай же за объявление, — сказал ярыжка, — и отговариваться не смей, понеже за ослушание будешь виноват!
Просители поглядели друг на друга и заплатили еще по алтыну.
— А ты, молодец, что не платишь? — спросили ярыжки Ерему.
— У меня нечего дать, — отвечал Ерема.
— Так и не смей ты идти к судье Шемяке, коли за прочтение да за объявление приказов не платишь — пошел прочь!
— Да я и не желаю идти к судье, — сказал Ерема, — спасибо вам, господа земские ярыжки! Пожалуй, хоть приударьте еще меня в толчки да прогоните!
— Давай затылок, за этим дело не станет!
Тут Фома и Артамон испугались, кланяются, говорят:
— Господа земские ярыжки! ведем мы его к судье Шемяке, а если вы его прогоните, так кого же судья судить будет?
— Нам какое дело! Платите за него вы, а без того не пустим.
Просители постояли, подумали, опять развязали мошны и заплатили за Ерему по доброму грошу с брата. А Ерема между тем расхаживал по улице подле ворот, увидел камешек порядочный, подумал, завернул его в тряпичку и спрятал за пазуху.
— Все выместим на лиходее нашем, когда будем у судьи Шемяки! — говорили просители. Идут, прошли сквозь широкие ворота, пошли по чистой, гладкой, широкой дорожке.
— Стой! — закричали два новых ярыжки и выскочили из будок, которые поставлены были во дворе по обеим сторонам ворот, так что с улицы совсем не были видны. — Куда? зачем?
— К судье Шемяке.
— Давай по три алтына!
— За что, кормильцы?
— Положенное за вход во двор судейский.
— Что, Артамон Сидорович, платить ли нам? — спросил Фома, который был скупее товарища. — Не вернуться ли нам?
— Так заплатите по шести алтын за выход! — вскричали ярыжки.
Ни взад, ни вперед! Попались молодцы! Ерема и думать ни о чем не хотел, потому что ему, как голому, и тут угрожали только толчками, а просители поморщились, да опять за него заплатили.