Говорил Илья:
– Лети ты, калёная стрелочка, сними крышу с бела шатра, да пади, стрелка, прямо на белую грудь Добрыни Никитинца. Проскользни по его белой груди, сделай ему малую сцапину. Он спит там, прохлаждается, а мне здесь одному мало можется.
Полетела стрела в Добрынин шатёр, пала Добрыне на белую грудь, проскользнула Никитинцу по белой груди, сделала ему малую сцапину. Пробудился Добрыня от крепкого сна, открыл свои ясные очи, встал скорёшенько на резвые ноги. Звал он всех богатырей, говорил им таковы слова:
– Братья мои, славные святорусские богатыри, седлайте-ка вы скорее добрых коней! Мне от старшего брата прилетел подарочек. Снял подарочек крышу с моего шатра, проскользнул по моей белой груди, сделал малую сцапину. Пригодился мне крест нательный на вороте шести пудов. Если бы не тот крест на моей груди, оторвал бы мне подарочек буйную голову.
Тут святорусские богатыри, младшие братья Ильи Муромца, сели на своих коней и поехали чистым полем к городу Киеву. Усмотрел с горы седой Муромец их богатырский скок и возрадовался. Их – двенадцать богатырей, а Илья – тринадцатый. Взялись вместе они топтать Калинову орду, стали бить чёрную силушку, а как всю её притоптали, как всю её побили, подъехали к золочёному шатру самого царя.
Говорят святорусские богатыри:
– Не срубить ли нам голову собаке царю Калину?
Отвечает Илья Муромец:
– Меня Калин-царь не велел казнить, а звал к себе за единый стол. Предлагал мне, собака, сахарные яства, медвяное питьецо, одежду драгоценную, золотую казну. Зачем рубить царю буйную голову? Отвезём его в стольный Киев-град, к славному князю киевскому Владимиру.
Богатыри своего старшего брата послушались – привезли они в Киев собаку Калина к славному киевскому князю. Тут Владимир, стольно-киевский князь, взял Калина за белые руки, отвёл его в белокаменные палаты, усадил за столы дубовые, кормил его сахарными яствами, поил его медвяным питьецом.
Говорит Калин-царь таковы слова:
– Ай же ты, князь Владимир стольно-киевский! Не срубил мне Илья буйной головы, а привёз к тебе на почестен пир. Напишем мы тогда промеж собой великие записи – буду я платить тебе дани век и по веку.
Написали они тогда великие записи, и взялся по ним Калин-царь век и по веку платить дани князю Владимиру.
Дюк Степанович
Платит князю дань и половецкий хан Батур Батвесов – и от него, хана, Владимиру каждый год сорок телег красного золота, сорок телег чистого серебра, сорок телег скатного жемчуга, да ещё в придачу к тому присылает хан сорок сороков ясных соколов, сорок сороков чёрных соболей, сорок сороков чёрных гончих псов и вдобавок сорок сивых жеребцов.
У Владимира в глубоких подвалах серебра-золота бессчётно лежит, сундуки набиты у него мягкой рухлядью, скатного жемчуга у него, как песка речного. Князь Владимир по двору расхаживает, каблук о каблук постукивает, трясёт жёлтыми кудрями, прищёлкивает золотыми перстнями. Раскуражился он, расхвастался:
– Нет никого богаче киевского князя!
Проходил мимо Вавило со скоморохами. Говорит Вавило Владимиру:
– На всякую серебряную блоху и золотая найдётся, а на золотую – и яхонтовая!
Отвечает князь скоморошине:
– Ты, Вавило, говори, да не заговаривайся. Меня, князя, дразни, да не задразнивайся. Заиграй-ка лучше ты, Вавило, в свой гудочек, в звончатый свой переладец, а Кузьма с Демьяном приспособят.
Вавило тому не противился – заиграл скоморох в гудочек, в звончатый переладец, а Кузьма с Демьяном приспособили. И пошли они, сердешные, дальше.
В ту пору из города Галича, из богатой земли Волынской, собирался в дорогу добрый молодец. Звали его Дюк Степанович. Попросил он благословение у матушки съездить в стольный Киев-град, повидать Владимира с Апраксией.
Мать стала дитя отговаривать:
– В Киеве живут люди лукавые, изведут они тебя, добра молодца!
Отвечал сын своей матушке:
– Дашь, мать, прощение, поеду, и не дашь прощение, поеду…
Дала ему тогда матушка благословение, дала ему и шелковую плёточку. Пошёл в конюшню Дюк Степанович, выбрал там себе Гнедко, богатырского коня. Поскакал конь к городу Киеву: делал скок и по три, и по пять вёрст, озёра между ног спускал, гладкие мхи перескакивал. Как подъехал молодец к Пучай-реке, налетел на Дюка Степановича Горынь-Змей о двадцати трёх головах, хотел огнём сжечь – да вот только добрый конь от него ускакал. Как подъехал молодец к лесам черниговским, напал в дремучем лесу на молодца лютый зверь, наладился коня проглотить – Гнедко и от зверя ускакал. В чистом поле у города Ореховца налетела стая воронов, хотела молодца разметать – и от них ускакал добрый конь.