— Поехали.
— Куда? — прошептал он, не оборачиваясь.
— Сапоги тебе покупать… Да не цепляйся ты так, конь уж что думать не знает… Пока я рядом — не упадешь…
Я тронул коня, и прочь поплыли замерзшая топь, лесок, тропка… Мальчишка обернулся на оставшуюся позади деревню, насупился, сжал зубы, чтоб не расплакаться. Потом взор его наткнулся на рукоять моего меча. Он вытер глаза, коротко вздохнул и искоса глянул на меня:
— А меч ты мне дашь подержать?
Я ударил коня по бокам, и он понес нас крупной рысью прямиком в наплывающую темноту, на восток. Все скрылось из глаз: и земля, и небо, и море. Теперь я ясно видел только одно — светлую голову подпрыгивающего передо мной в седле ученика.
— Дам, — сказал я. — Конечно, дам.
Послесловие
За Землю Русскую
С ними мы встречаемся буквально с первых наших шагов, когда в начальной школе учитель задает прочитать и (вот еще беда) выучить наизусть отрывок огромного стихотворения, написанного «непонятным» русским языком. Ну что, скажите на милость, означает «право око со косицею» или «береза покляпая»? И что это за Соловьи-Разбойники или Идолища Поганые, с которыми то и дело встречаются герои стихотворения, называемого тоже архаичным, режущим ухо словом «былина»? Да и сами центральные персонажи именуются как-то по-особому — богатырями. То ли дело западные рыцари или там мушкетеры. И понятнее, и привычнее. Куртуазность, обходительные манеры, мечи или шпаги с плащами, султаны с плюмажами, ночные серенады... А эти наши... Грубые, резкие (как с князем-то, своим повелителем, разговаривают!), а главное, какие-то одинокие и неприкаянные. Ни жены, ни детей, ни даже Прекрасной Дамы, ради которой и свершаются подвиги, у них нет. Знай себе рыскают по Великой Степи, по Муромским лесам да по Грязям Черниговским (тоже таинственный географический объект), не ища славы, а обороняя землю Русскую и народ православный от многочисленных ворогов. Да, таковыми они и были, главные персонажи древнерусского героического эпоса, — Святогор, Илья Муромец, Алеша Попович, Добрыня Никитич. Таковыми они и предстают со страниц удивительной тетралогии Константина Плешакова, реконструирующего «подлинные» биографии наших чудо-богатырей.
Героический эпос появляется в то время, когда нация осознает себя нацией. Тогда народу становится необходимым показать, что у него есть корни, уходящие в седую древность, имеется славное прошлое, изобилующее знатными победами и знаменитыми героями, не уступающими доблестью тем храбрецам, которыми бахвалятся соседи. Так, практически одновременно возникают у европейских народов эпические поэмы «Беовульф», «Песнь о нибелунгах», «Песнь о Роланде», «Песнь о моем Сиде». В них англосаксы, германцы, франки и испанцы громко заявили о своем существовании. А мы, русичи, чем хуже? Были и у нас именитые предки, были и великие и славные победы. Обо всем этом и повествуется в древнерусских былинах — драгоценном наследии пращуров, к сожалению не дошедшем до нас в первозданном виде.
Действительно, когда мы читаем былины, следует иметь в виду, что это фактически не совсем те песни, которые исполнялись вдохновенными сказителями на веселых и обильных княжеских пирах. Впервые тексты героических сказаний нашего народа были записаны достаточно поздно, где-то в XVII столетии. А до этого былины существовали исключительно в устной форме. Понятно, что более поздние эпохи наложили на них свои отпечатки и наслоения. Уже одно то, что богатыри истово защищают веру православную и Христа, несколько не соответствует эпохе, в которую условно происходят события, описываемые в древнерусских поэмах. Напомним, что вся знаменитая тройка героев, запечатленных на картине Васнецова, жила во времена Владимира Красное Солнышко. Ученые-фольклористы объясняют, что в этом образе слились Владимир Святой, крестивший Русь, и его потомок Владимир Мономах. Так что былинный эпос формировался на протяжении нескольких столетий. Возможно. Но отчего автор написанного позже, уже в XII веке, «Слова о полку Игореве» упорно поминает древних русских богов Даждьбога со Стрибогом, а о христианских святых говорит крайне скупо? Не оттого ль, что новая вера не в один миг укоренилась на нашей земле?
Константин Плешаков предпринял, на наш взгляд, небезуспешную попытку очистить былинные тексты от следов более поздних эпох, воссоздав их в «первозданном» виде. В его романах прекрасно показано, как на Руси утверждается христианство, постепенно подминая, подтачивая, побеждая старую веру. Богатыри живут и совершают свои подвиги в условиях двоеверия. Одни из них уже ощутили на себе легкое дуновение благодати, принесенной православием, другие еще держатся за старые традиции, хотя и осознают умом и сердцем, что былые времена безвозвратно ушли, иные же, утеряв веру в старое, не приемлют и новаций. Такой расклад как нельзя лучше способствует пониманию сути эпохи. Автор не впадает в крайности, присущие многим из его коллег по цеху, разделившихся на оголтелых «язычников», вопящих о том, что Русь Великая умерла вместе со своими древними богами, и отъявленных сторонников исконного православия утверждающих, что христианство было единственным и органичным путем для русичей. Плешаков сторонник античной золотой середины. Да, было, говорит он. Имелось и то, и другое, и третье. Вот этому, третьему, идущему ни от язычества, ни от христианства, и отведено в тетралогии много места. Не случайно богатыри, невзирая на религиозные разногласия, впрочем не носящие острого антагонистического характера, ополчаются против Третьей Силы — Вселенского Зла, грозящего гибелью всему человечеству независимо от вероисповедания.