- Владислав станет русским царем?
Иезуит, противно хихикнув и покачав головой, ответил:
- Кандидатуру русского царика определит Ватикан. Владислав уже был бит русскими и доверие к нему подорвано!
Барбаросса пробулькал:
- Сухо во рту.
Сигизмунд сделал жест. Слуга поднес серебряный кувшин с вином, другой еще совсем мальчишка чашу. И потекло алое вино в золотой с камушками бокал.
Судя по аромату, это был дорогой и выдержанный напиток.
Король предложил иезуиту:
- Выпей чашу лучшего вина из моих подвалов!
Барбаросса нетерпеливо протянул лапу.
Представитель ордена хмуро прошипел:
- Я выпью за успех нашего дела! Все равно ты не посмеешь меня отравить.
И хватил жадной, цепкой лапой золото бокала.
И красная пенистая жидкость потекла в иезуитскую глотку. Кубок был опустошен в один прием. Затем слуга вылил снова, король сделал предупредительный жест. Налито оказалось менее половины. Сигизмунд жадно выпил. Третьим осушил кубок Барбаросса.
Герцог закусил, оторвав крупным, острыми зубами кусок мяса с бычьей ноги.
После чего три негодяя, пожали друг другу руки. Иезуит шипучим тоном заявил:
- У нас есть еще один претендент на роль Лжедмитрия. Он при случае поможет поднять смуту на юге России. Но если Скопин-Шуйский умрет, то мы справимся и без самозванца.
Король Польши согласно кивнул.
Барбаросса, чей огромный живот не знал умеренности в еде, нетерпеливо предложил:
- Воссядем за стол и отдадим должное еде!
Иезуит, который тоже не отличался аскетизмом, проворковал:
- Кто ест, тот для Господа ест и благодарит Бога! Кто не ест, тот для Господа не ест и благодарит Бога! Каждый поступай по удостоверению своего ума!
Да весьма к месту нашел он строчку из послания апостола Павла к Римлянам.
Стол стоял под навесом. Уже жарился большущий вепрь, поливаемым соусом. Мальчики-слуги нарезали мясо кинжалами, и сыпали на него приправу. Уже готово дорогое и благоухающее вино. Хотелось его обильно залить в глотки вместе с мясом. Барбаросса первый закинул в глубокий рот кабанины и энергично заработал челюстями. Конечно, приятно вот так жевать жирное мясо, и запивать его сразу двумя-тремя разными винами. Золотые кубки светились при свете факелов. Все выглядело очень даже аппетитно. Иезуит - посланник церкви, видимо не признавал постов и пожирал мясо с настойчивостью, год не евшего питона.
Барбаросса как сильный и крупный мужчина привык поглощать еду в неумеренных количествах. Вместе и кабан, и бык, и косуля, и даже куропатка пихались в бездонный мамон.
Вино лилось в глотки под стать пожираемому мясу. А разговор не клеился. Все трое собеседников слишком скрытные и неискренние чтобы болтать о чем-то абстрактном. Иезуит впрочем, посетовал, что у Скопин-Шуйского появился молодой и энергичный помощник.
Змий в человеческом обличье шипел:
- Травить мы большого воеводу пытались, но... Давал ему Алексей Сотников противоядие. И не взял воеводу яд. Но теперь есть у нас убийца, что пришибет их обоих!
И для пущей убедительности, провел ребром себе по горлу.
Сигизмунд стукнул полупустым кубком по дубу стола и сердито заметил:
- А почему вы их раньше не пристукнули? И позволили стольким сильным воинам погибнуть?
Барбаросса угрожающе сжал пудовые кулаки.
Иезуит жадно, ненасытной ряхой хлебая вино, ответил:
- Потому, что из дальней земли мы привезли этого убийцу. И он большие чудеса может творить...
Король скептически покачал головой.
А Барбаросса удивленно воскликнул, сгибая в лапах вилку:
- Колдун что ли?
Иезуит кивнул:
- Вроде того! Так что теперь дело наверняка выгорит!
Сигизмунд негромко произнес:
- Дай Бог.
Немецкий герцог тогда предложил:
- Так выпьем за это!
И не дожидаясь согласия остальных, опрокинул вино из золотой, усыпанной изумрудами чаши в глотку.
Далее видение стало неразборчивым. Алексей очнулся... Теперь надо было действовать. Понятно, что Скопин-Шуйский находится в большой опасности. А вместе с ним и Российская держава. В реальной истории смерть Скопина-Шуйского привела к тому, что Дмитрий Шуйский имея сорок восемь тысяч солдат, умудрился потерпеть поражение от двенадцатитысячного войска. Тут сыграла свою роль не только потеря талантливого полководца, но и утрата русской армией большей части боевого духа.