Изба рядом, а не ступишь теперь и шагу без княжеского позволения.
— Красивая девка, — сказал Ярополк.
— Красивая, — важничая, кивнул боярин Захария.
С трудом поднял отяжелевшее от питья и еды брюхатое тело, мягко, по-кошачьи, подкрался к Аленке. Обхватил ее мокрой, горячей рукой за плечи, дыхнул в ноздри чесночным духом:
— Чья будешь?
— Никодимова дочь, боярин.
— А пошто князьям не кланяешься?
— Задумалась я, — проговорила Аленка.
— А ты князьям поклонись. Еще раз поклонись. И боярам поклонись, — ткнул ее кулаком в шею Захария.
— Кланяюсь, кормилец, кланяюсь…
Ярополк колюче рассмеялся:
— Аль приглянулась холопка, боярин?
— Куды уж мне, старому-то, — замахал Захария длинными рукавами шитого золотом опашня.
— Отпусти ее, — приказал князь.
— Ступай, ступай, — подтолкнул Аленку улыбчивый Склир.
Лицом к князьям, боясь поглядеть на них, девушка попятилась с холма. Споткнулась, чуть не упала, зарделась румянцем. Ярополк засмеялся, засмеялись бояре.
— Ступай, ступай, — повторил Склир.
Аленка вбежала в избу чуть живая; мать не узнала ее, уставилась подслеповатыми глазами в светлый проем двери. Узнав, подковыляла, спросила испуганно:
— Что с тобой, доченька?
Аленка не ответила, но мать и без слов все поняла. Знала старая всей жизнью своей: вой или сокольник, доезжачий или выжлятник — все они и бражники, и бабники.
Старуха обняла Аленку, провела в конец избы, где на лавку была брошена тряпица.
— Приляг, доченька, отдохни. А спросит кто, скажу, что у тебя огневица. Ладно ли?
Аленка только сейчас по-настоящему перепугалась, опустившись обмякшим телом на скамью, отчаянно прошептала:
— Сбегу я, мама. В лес убегу, в лесу меня не сыщут.
— Убежишь, убежишь, — и вправду будто с больной, соглашалась с нею мать. — Да не посветлу. Посветлу тебя княжеские люди из избы не выпустят…
Аленка легла на лавку, навзрыд заплакала, запричитала. Мать сняла с себя персевой плат, накинула его дочери на плечи. Бесшумно скользнула в угол, обратя затуманенный взор к иконам, зачастила, глотая слова:
— Господи Исусе, господи Исусе…
Дверь откинулась, будто шальным ветром ее распахнуло. На пороге, чуть ссутулившись, стоял Склир. Слюнявые красные губы продирали усмешку сквозь густые заросли бороды. В руке он держал пустой кубок.
— Ты бы, стара, отволокнула окно, — сказал он и ступил через порог в горницу.
Старуха засуетилась, отпихнула ольховую черную доску — в избу протянулся узкий луч света, уперся в свиляво расщепившиеся бревна противоположной стены.
Незваный гость не сразу разглядел лежавшую под платом Аленку.
— А ну, мать, сказывай, где прячешь свою красавицу.
Старуха заохала, замотала головой, прикрывая беззубый рот вздрагивающими ладонями.
— Не бойся, старая, — усмехнулся Склир. — Не мне надобно. Князь востребовал дочь твою. Поглядит — отпустит, зла не сотворит. Он у нас милостив.
Аленка пошевелилась на лавке.
— Хворая она, — прошамкала старуха, оглаживая сухонькими руками одетое в кольчугу плечо Склира. — Огневица у нее…
— Ништо, — отмахнулся посыльный.
Аленка села на лавке, подоткнула под ноги рядно, прижалась к стене.
— Ишь как глазищами поводит, — рассмеялся Склир и, склонившись, крепко схватил ее за руку повыше локтя. — Пойдем, пойдем, красавица, — ворковал он пьяно, шаря другой, свободной рукой по обнаженной девичьей шее.
— Да что же делаешь ты, окаянный?! — закричала старуха. Сухонькие пальцы ее вцепились в Склирову кольчугу, но тот, не оборачиваясь, повел спиной. Старуха осела на пол, ойкнула, как от удара.
Склир подхватил брыкавшуюся Аленку под колени и, смеясь, понес ее на руках к двери. Аленка царапалась, хватала его за пушистую бороду, а он добродушно смеялся и дышал ей в лицо густым винным перегаром.
В узких, пахнущих кислой капустой сенях навстречу ему выдвинулась большая гривастая тень. Склир попятился от неожиданности, Аленка скользнула на пол, вскрикнула: «Давыдка, брате!»— выскочила за дверь и побежала на огороды…
Склир выругался, потянулся к рукояти длинного крыжатого меча. Но, пока тащил он меч из ножен, Давыдка ударил его головой в грудь и ввалил обратно в избу. Склир покатился по полу, звякая кольчугой; Давыдка сел на него верхом и ткнул лицом в половину. Из-под носа Склира растеклась красная лужа.
— Отпусти-и, — пробулькало из бороды.
— Ну, гляди, — сказал Давыдка и слез с меченоши. — Добивать мне тебя не к спеху.