— Холоп!
— Не холоп я, а Андреев дружинник, — спокойно возразил Давыдка.
Видно, бог его уберег — не отдал врагам на растерзание. Воротился он во Владимир и рассказал обо всем Михалке.
Так и не удержался Михалка на владимирском столе. Испугавшись за свои дома, за жен и детей, стали просить его горожане, чтобы, помирясь с племянниками, ушел он в Переяславль, собрал там войско, а уж когда вдругорядь вернется, будет ему всяческая помощь. Ныне же Ростиславичи в силе и, взяв город, начнут бесчинствовать.
Михалка заперся в палатах и день и ночь не выходил, а на утро третьего дня сказал выборным:
— Натерпелись вы из-за меня, и разорять вас вконец я не хочу. Бились вы славно, и за верность вашу вам спасибо.
Владимирцы в великой скорби отворили ворота, и князь выехал из города. Когда проезжал он мимо осадившего город войска, Мстислав и Ярополк смеялись над ним, но Михалка чести княжеской не уронил и, гордо восседая на коне, спокойно простился с толпящимся на валу людом…
В ту же ночь, когда пировали Ростиславичи в Андреевом дворце, Давыдка скрылся из города, зиму прожил неподалеку в монастыре, а весной, заскучав от молитв и постного чернецкого житья, держась лесами правее Клязьмы, отправился в родное Заборье.
3
Накормив и проводив Давыдку, Аленка собрала грязное исподнее брата и отправилась на реку. Шла, ступая по мягкой, прохладной от росы траве босыми ногами. Прислонив к бедру отмытую до древесной желтизны кадушку с бельем, она жмурилась от жаркого солнца и улыбалась. Ветерок ласкал ей лицо, забирался под рядно, доносил от леса запахи первой зелени. С реки долетало недружное плесканье вальков: бабы стояли, заголясь, на горбыльчатом настиле, белье кучками укладывали на лесину.
Аленка остановилась, поискала глазами свободное место.
— Подь сюда! — позвала ее Любаша. Была она в синем сарафане, на полные плечи стекали густые светлые волосы. Статная, грудастая, с белым чистым лицом и бархатными бровями, под которыми светились слегка прищуренные карие глаза, она, проходя по деревенскому порядку, всегда притягивала к себе восхищенные взгляды мужиков.
Аленка спустилась к самой воде, поставила кадушку с бельем рядом с Любашей. Та улыбнулась ей, сверкнув зубами. Спросила:
— Братец спит, поди?
— Куда там! Поднялся с зарей, — сказала Аленка. — Соскучился по Заборью.
— С год, а то и боле не наведывался…
Давно уже нравился Любаше Давыдка. Приметила она его еще до того, как проезжал по их деревне князь Андрей и обратил внимание на рослого парня с рассыпчатой копной пышных волос. Но не то слишком молод был в ту пору Давыдка, не то Любаша пришлась ему не по душе, а больше влекли его лесные просторы, река, охота, рыбная ловля да Михеева кузня. В тот приезд князя Андрея выловил Давыдка в Клязьме двадцативершковую стерлядь. Сам принес рыбицу к княжескому столу. Андрей похвалил его:
— Добрый, знать, ловец. А и силушкой, видать, наградил тебя бог не малой?
Давыдка плечом повел, застенчиво улыбнулся. Силушка была — спроси любого парня в Заборье: когда, случалось, выходили на кушачки, не встречалось ему равного; вот разве только кузнецов сын — тот брасывал его на лопатки…
Вызвал князь со двора любимца своего Прова.
— Вот, Пров, гляди — ежели одолеет тебя холоп, быть ему моим дружинником.
Неторопко отпоясал Пров меч, сбросил с себя суконную ферязь. Был он хоть и не велик ростом, а ловок, — долго дразнил Давыдку, не давая тому взять себя за кушачок. Так и ходили они по кругу, как два задиристых петуха. За воротами, вдоль тына, толпились княжеские слуги и Давыдкины земляки. Княжеские подбадривали Прова, деревенские — Давыдку. Спорили промеж собой:
— Наш посильнее будет.
— Нет, наш.
— А вот поглядим.
— А вот и поглядим.
Князю весело стало — любил он на пиру позабавить себя борцами или скоморохами. Разного потешного люда много держал при дворе своем в Боголюбове. Да и в дружину набирал все людей сильных да веселых. Знал про то и Давыдка. Вот отчего и заходилось у него сердце, едва только услышал, про что говорит князь. «А ведь и вправду возьмет в дружинники!» — подумалось ему.
Но Пров слыл испытанным борцом, и справиться с ним было не просто. Однако на третьем заходе он оплошал — схватил его Давыдка за кушачок, — поднял в воздух, перекинул через себя. А как упал Пров на траву подле княжеского стола, ахнула прильнувшая к плетню Любаша: не видать ей больше ясного солнышка, желанного своего…
Так и случилось. Ушел Давыдка с князем в Боголюбово, и лишь изредка доносила молва разные разности о его сладком житье. Порою на быль они походили, порою — на сказку. Но ходил молодой дружинник при князе в большом почете. Полюбил его княжий милостник Пров, приласкал, приблизил к себе, а значит, и к князю! Куда уж было теперь до него Любаше! Но сердцу ретивому не прикажешь. Увидала коня его за околицей, побежала в загон, чтобы в щелку поглядеть — не увидит ли и Давыдку. Ночью спала плохо, молилась про себя: