И только подумал он об этом, как раздвинулись берега. Синяя гладь воды ушла вниз, а небо приблизилось, и белым дивом засверкал на горе, над краем обрыва, узорчатый храм с богатырским золотым шлемом.
Тут разом вздрогнула тишина, разорвалась стоголосыми криками. Заплескалась река, зазвенела вода под веслами, запели птицы в лесу, порывистый ветер ударил в уши звериными голосами…
— Вставай, вставай, — будила его Аленка и трясла за плечо.
Сон оборвался, Никитка вскрикнул и сел на лавке, часто моргая глазами. По стенам избы прыгали красные и желтые пятна, за оконцем шумела толпа.
— Беда, Никитка, — прижимаясь к нему, испуганно шептала Аленка. — Боровки горят.
В ложницу стучали.
— Да проснись же ты, — почти плача, тормошила парня Аленка. — Вставай. Али совсем очумел?
«Уж не Акумкина ли изба горит?» — почему-то подумалось Никитке. Он вскочил с лавки, босой, заметался от стены к стене.
В дверь стучали все настойчивее.
— Эй ты, заезжий, — долетали угрожающие голоса. — Не таись, выходи!
Аленка закричала. Подобру к спящим людям в двери не ломятся. Никитка откинул щеколду. И тотчас же в ложницу ввалились взлохмаченные орущие мужики. Впереди всех — Акумка с топором в руках.
Щуплый мужичонка в холщовой рубахе до пят замахнулся на Никитку корявой шелепугой, визгливо прокричал:
— Ентот?
Акумка перехватил его руку, прижал вздрагивающую шелепугу к полу. Мужик согнулся, корчась от боли. Никитка попятился, прикрывая собою Аленку.
— Вы что, мужики?
— Еще спрашивает! — загудели вразнобой. — Церковь пожег!.. Полдеревни в огне!..
Всех перекричал Акумка:
— Стойте, неча зря глотки надрывать. Перво-наперво нужно разобраться…
— А чо разбираться?
— Все и так ясно.
— Остыньте, мужики, — сказал Акумка. — Гостя я вам не отдам. Разве что самого изрубите…
Крики поутихли.
— Твой гость, тебе и решать, — пропищал мужик с шелепугой. — Только душу не томи. Боровки спалил — пущай головой расплачивается.
Лишь теперь понял Никитка, в чем его обвиняют. Мужики по-своему рассудили: жили полвека — беды не знали, забрел чужак — и нет Боровков.
Акумка грузно сел на лавку. Приглушенно ворча, мужики ждали у дверей.
— А что, как это Серка? — сказал кто-то. — С него станется.
Все молчали. Молчал и Акумка. Темный лоб его собрался в мелкие морщинки, глаза перебегали по лицам мужиков.
— Ты что, — разлепил Никитка пересохшие губы. — Ты и впрямь думаешь?
— Пьян ты был, — отворачиваясь, проговорил староста.
— Твоими-то медами…
— Не о том разговор, — отмахнулся Акумка. В Боровках его слово — закон. Захочет Акумка — и упадет Никитка под топорами. Только рот открыть Акумке…
Но Акумка медлит, боится беды. Не простой человек Никитка. И за Аленку крепко спросится с Акумки.
— Суд спор, а чта, как и впрямь пришлый-то без греха? — повернулся староста к мужикам.
— Ишь ты, — ехидно пропищал мужик с шелепугой. Он стоял ближе всех к Никитке. Он первый и ударит. Уж очень хотелось мужику ударить Никитку. Хмельные глаза его были злы. Много, знать, накопилось в мужике горечи.
Но староста в деревне голова. Без Акумки ни лаптя, ни туеска не вынести из Боровков. Как решит Акумка, так решат и мужики.
— Волоките Серку, — сказал староста.
Мужики не двигались.
— Ну-ну! — прикрикнул на них Акумка.
— Серку-то за что? Серка — тихой, — сказали из толпы.
— В тихом омуте черти водятся. Никак, он и поджег.
— Божий-то храм.
— Зело хмелен был с вечера, — пояснил Акумка. — Волоките Серку.
У Никитки в голове прояснилось. Страх отпустил. Смело глядя на мужиков, сказал:
— Сдается мне, не там виноватого ищете.
Скуластое лицо Акумки налилось кровью. В тишине протяжно скрипнула лавка.
— Ты, пришлый, молчи, — отрезал Акумка. — Без твоего ума разберемся.
Мужики опять загудели, стали надвигаться на Никитку. Но прежней злобы в них уже не было. В глазах стояло любопытство: что еще скажет Никитка? Акумка не дал ему говорить.
— Ты в наших делах не советчик, — сказал он. — Сами разберемся. Верно, мужики?
— Разберемся, сами разберемся, — послышалось из толпы.
Напирая друг на друга, люди вышли из ложницы. Последним вышел Акумка. На пороге помедлил, обернулся:
— Ты, Никитка, уходи из Боровков, покуда цел. Вот тебе мой совет.