К полудню в синих разводьях туч показалось солнце. И загомонила улица, зазвенела веселыми голосами. Откуда и народу взялось. На городские валы высыпали мальчишки с салазками, взрослые бросали друг в друга снежки, смотрели вокруг подобревшими глазами.
Ночью ударил мороз. Зима стала накрепко — теперь уж до первых весенних оттепелей…
Давыдки с самых грязних не было во Владимире. Остерегаясь ростовского боярства, князь Всеволод призвал в Переяславль всю свою дружину. Уж больно часто стали наведываться в княжий терем послы — то от Добрыни, то от самого епископа Леона. Послы привозили богатые дары — черных лис и соболей, прельщали Всеволода посулами. Привозили и юную дочь Добрыни, красавицу Валену, сватали, расхваливали. Крепко закрутил Всеволод ростовчанам голову — наконец-то поверили ему. Теперь торопились совсем прибрать к рукам.
Но Всеволод уговоры хоть и выслушивал, хоть и кивал благожелательно головой, а Валену смотреть не стал.
— Что мне ваша невеста? — говорил он: — Вон во Владимире сколько красавиц…
— Да ты не упрямься, князь. Ты погляди, — упрашивали послы.
— И глядеть не стану.
Говорил он так с ростовскими послами, а сам ждал Евпраксию. Потому и не хотел встречаться с Валеной, потому и отшучивался в беседах со сватами.
Но ростовские послы были народ упрямый. Настояли на смотринах. Как бы чего не подумали — уступил им Всеволод.
Привели Валену в княжеский терем. Схитрив, хотели по обычаю сватовство чинить, но Всеволод не позволил.
— Спасибо на любви, боярин, — сказал он приехавшему на этот случай Добрыне, — но нынче свадьбу справлять рано. Девка-то молода еще: не из кута — в кут глядит.
— Молодая, да ранняя, — отвечал ему Добрыня. — Ты погляди-ко на нее, князь.
И впрямь хороша была Валена. Должно быть, не в отца пошла, а в мать, а то и в бойкого соседа. Отец тощий да нескладный, одно плечо выше другого, ноги колесом, а Валена — стройна, длиннонога, глаза черные, смелые, грудь высокая, пышная.
Увидев молодого князя, дрогнула тонкими ноздрями, зарделась смуглыми щечками, понравился ей Всеволод. Таких-то парней в Ростове она не встречала. На что боярские сынки гладки — да куда им до князя!..
Всеволод встал с застеленной ковром лавки, взял Валену за горячую, как уголек, руку, подвел к столу. Всеволодовы дружинники приподнялись от изумления, взглядов не могут оторвать от Валены. И в диковину им, отчего это их князь не хочет взять в жены такую красавицу.
А Всеволод, приветливо улыбаясь, щедро потчевал Добрыню ромейскими винами. Что греха таить, понравилась и ему Валена — хоть нынче с ней под венец, но пугают его Добрынины строгие глаза, колючие да зоркие, как у гончей. Глядят, высматривают, даром что налиты вином, а — трезвы. Вот и Всеволод себе на уме. В капкан-то зазря лапу совать не станет…
Свои у Добрыни задумки, у Всеволода — свои.
Так и ушел Добрыня ни с чем из княжеского терема. Вечером, поругивая Валену, боярин ворчал:
— Нескладная ты, неотесанная — такого сокола упустила.
А у Валены и у самой кошки на сердце скребут. Сидит в куту, тихо плачет, закрыв ладошками подурневшее от слез лицо.
Утром, в розовой предрассветной дымке, остановились у княжьего терема возы. Сенные девки высаживали из саней закутанную в меха Евпраксию.
Проснувшись от возни во дворе и криков возниц, Всеволод выглянул в оконце и увидел, как по всходу навстречу боярыне сбежал Давыдка, как обнял ее и повел, придерживая за плечи, в покои. Радостно толкнулось в грудь: сдержала слово свое Евпраксия, приехала в Переяславль по первому снегу. И тотчас же забыл Всеволод о Валене.
Зимнее утро разгоралось над скованным льдом Плещеевым озером. Во дворах суетились люди, мычали коровы, кое-где уже закурились печные трубы. В морозном воздухе повисли звонкие удары била — попы в многочисленных церквушках сзывали народ к заутрене.
Отправился и Всеволод к молитве в свою домовую церковь. Из терема на полати вел крытый переход, поэтому князь не стал надевать шубу, остался в легком кафтане с длинными рукавами. Стройный стан князя перетягивал широкий пояс, украшенный дорогим шитьем. Густые русые кудри крупными волнами спадали на воротник.
Всеволод радовался предстоящей встрече с Евпраксией.
Когда он взошел на полати, народ уже был в сборе. На молитве в церкви, даже княжеской, древний чин: мужики и бабы стоят порознь. Пред алтарем на солее толпились чтецы, на деревянном престоле, накрытом скатертью лежал большой запрестольный крест и стояли сосуды со святыми дарами, над алтарной преградой смутно светился деисус.