Аленка тоже поднялась. За день лицо ее побледнело, осунулось; только голубые глаза, как и прежде, светились глубокими озерами. Но Мокей разглядел печалинку на самом их дне. Тяжело молодой-то, сразу вдруг сиротой осталась. Хорошо, парень с ней рядом, а то хоть в омут головой.
— Верно рассудил, молодец, — похвалил Никитку Мокей. — В Заборье делать вам нынче нечего. Ну а ежели нужда заставит оборотиться, не проходите мимо моей кузни. Будет вам здесь и хлеб, и соль, и ночлег…
Выйдя за дверь, они сразу окунулись в беспросветную мглу. Воздух был густой и темный, вытяни руку — пальцев не увидишь.
— Дороги здесь Аленке знакомы, — глухо сказал Мокей. — Ты, Аленка, держись на тот борок, что у большой старицы. Выберетесь под утро к муромской дороге, а там недалече. Ежели что, хоронитесь в лесу.
— Спасибо, дяденька, за наказ, — поклонился кузнецу Никитка. — Жив останусь, вовек не забуду твоей доброты.
— Ну-ну, — подтолкнул их Мокей на тропу. — Ступайте с богом…
Долго шли Никитка с Аленкой — сначала берегом Клязьмы, потом лесом. В лесу было темно, как у Бездонного озера. Перебрались через болото, а утром, едва забрезжила над деревьями ранняя зорька, вышли к Пойменному городищу, обнесенному плотным частоколом, за которым сполошно лаяли собаки.
Аленка посоветовала в городище не заходить — народ жил здесь пришлый от булгар; сказывали про городищенских много худого. А то еще схватят да отвезут откупать боярину. Они отыскали белеющую в темноте неровную тропку и снова углубились в лес.
С первыми лучами солнца вышли к большаку. Дорога была пустынна, но, опасаясь случайной встречи, Аленка с Никиткой пробирались подлеском. В листве свистели рано проснувшиеся зяблики, позванивали овсянки. Аленка срывала пахучие восковые побеги с молодых сосенок и, сдирая липкую кожицу, клала их в рот.
Несколько раз за деревьями проезжали всадники. В полдень, расположившись на обед, беглецы услышали протяжный скрип колес. Никитка подполз к обочине. Он долго лежал там, прячась в мелком березняке. Вернувшись, шепотом сказал Аленке, что видел на дороге скоморохов — наверное, путь держат во Владимир.
Аленка смекнула.
— Пристанем к скоморохам. Пройдем с ними в город — никто не заметит.
Так они и сделали. Срезав петлю поворота, вышли на дорогу, сели у обочины. Ждать пришлось недолго. Скоро показалась разваленная повозка, в которую была впряжена тощая лошаденка с рыжими потертыми боками. Вокруг ее головы вились мухи, лошаденка поводила ушами и фыркала, обнажая широкие желтые зубы; на повозке под рядном сидел бородатый мужик в чеботах из некрашеной кожи и пропыленной сермяге с заплатами на локтях. Из-под сермяги виднелись полосатые пестрядевые штаны, продранные на коленях. Сзади мужика на груде старых тряпок сидел маленький горбатый человечек с худеньким, сморщенным, как печеная репа, личиком. Накинутая на плечи человечка рубаха свисала с края телеги и задевала за грязные, облепленные навозом и глиной колеса. Человечек шамкал, что-то жевал, изредка бросая угрюмые взгляды на дорогу. У Аленки даже сердце захолонуло от страха, но тут она увидела в груде тряпья бледненькую мальчоночью мордашку, всю усеянную мелкими частыми веснушками, грязную и подвижную, с веселыми серыми глазами, увидела и успокоилась. И уж совсем позабыла про страхи, когда разглядела привязанного к задку телеги большого лохматого медведя.
Тем временем телега жалобно скрипнула, вильнула из колеи, колесо угодило в яму и отвалилось от оси. Мужик выругался, сунул в лохмотья кнут и спрыгнул на землю.
— Помочь, дяденька? — привстал с обочины Никитка.
— А вы кто такие будете? — подозрительно покосился на невесть откуда появившегося парня мужик. — Поди, беглые?
— Не, мы люди посадские. Идем из Мурома, да вот присели передохнуть. Сидим, глядь — и вы едете.
— Ну, коли посадские, — проворчал мужик и пнул колесо. — Третий раз уже отлетает, чтоб ему…
— А мы живо, дяденька, — наклонился к колесу Никитка. — Мы быстро управимся.
У Никитки руки ловкие, ко всякой работе привычные. Случалось ему и телеги мастерить. Вынув из-за кушачка топор, постучал Никитка по ступице, поковырял лезвием старого засапожника. Попросил мужика подсобить, поддержать телегу. А сам подкатил колесо, поставил на место.
— До Владимира доедем, — сказал уверенно.
— А вы куда? — спросил мужик.
— Туда же, во Владимир.
— Тогда садись в телегу — подвезу.
Аленка вскарабкалась в кузов, на дне которого была набросана пахнущая житом сухая солома. Мальчонка потеснился, давая ей место подальше от тряского задка. Горбун пронзил Аленку острым, как шильце, взглядом. Помедлив, подтолкнул Никитку локтем под бок, спросил неожиданно молодым голосом: