Разгром под Салоницей послужил сигналом к дальнейшим жестоким репрессиям. Особым королевским универсалом было предписано ловить и казнить всех «гультяев» и «без службы будучих»; запорожцев на Украину, «где бы ся выгребать хотели»[41] — не пускать и поступать с ними, как с неприятелями. Жолкевский не знал ни жалости, ни пощады.
— Вся Украина окозачилась, — заявил он, — полна изменников и шпионов… Если не обеспечить дальнейшего спокойствия, гадина вновь оживет.
И он с мрачной жестокостью «обеспечивал спокойствие».
Свирепый террор обрушился на украинский народ. Всюду искали козаков, сжигали дома заподозренных, вешали, четвертовали, не говоря уже о таких «дисциплинарных мерах», как плети и розги.
Принадлежность к козачеству, еще недавно считавшаяся почетной, стала синонимом бедствий и горести. В городах и селах почти вовсе не стало козаков: одних истребили польские жолнеры, другие бежали.
Паны ликовали.
Но это было преждевременное ликование. Козачество продолжало существовать. Больше того, беспощадные репрессии, которым оно подвергалось, сплотили его ряды.
Козацкие отряды, участвовавшие в набегах 1594 и 1595 годов, еще не имели ни определенной программы действий, ни единства цели.
Теперь в самосознании козаков произошел большой сдвиг. Они поняли, что борьба с Польшей приобретает решающее значение, отодвигая даже стародавние счеты с татарами. Ясно было также то, что эта борьба требует осторожности и такта, а главное — сплочения всех сил.
Свирепая расправа панов способствовала концентрации сил козачества и еще больше обострила его конфликт с Польшей.
Польское правительство не смогло, несмотря на все усилия, уничтожить козачество. А затем Польша втянулась в длительную серию войн (с Москвой и Швецией), и ей было уже не до козаков, — вернее, она все больше нуждалась в их сотрудничестве.
Временное улучшение отношений с поляками повлекло возобновление козацких походов против Турции. Понимая, что Польша теперь будет смотреть сквозь пальцы на эти походы, козаки уже в 1602 году организуют морскую вылазку. Тридцать «чаек» показались в Черном море, взяли на абордаж купеческий корабль и разбили высланную турками погоню.
Затем что ни год возобновлялись отважные набеги на Кафу и на берега европейской и малоазиатской Турции.
Новые и новые толпы ходили «заживать себе рыцарской славы», а вернувшись, уже не желали подчиняться местным властям; если же паны пробовали их принуждать, то козаки соединялись в отряды и расправлялись с панами «по-свойски».
Но те решили потерпеть: они вели крупную игру, и куш, который надеялись сорвать, стоил этого. Дело в том, что польское правительство мобилизовало в это время все силы для интервенции в России и не только не желало посылать хоть один полк против козаков, но, наоборот, попыталось привлечь их на свою сторону.
Как следствие этого берега Крыма и Турции все чаще оглашались выстрелами козацких самопалов[42]. В 1606 году козаки неоднократно нападали на турецкие города, ходили на Килию, разрушили Варну, где забрали колоссальную добычу. В 1613 году козаки — преимущественно запорожцы — дважды нападали на Крым. В 1616 году они овладели Кафой и освободили всех невольников.
Турецкое правительство снова обратилось к Польше с протестами и угрозами. Поляки, еще не развязавшиеся с московской авантюрой, дали характерный ответ, рисующий их истинное отношение к козакам.
«Эти козаки, — заявил польский посол в Константинополе, — разбойничье скопище. Если вы их истребите, с нашей стороны не будет никакого неудовольствия».
Турецкое правительство послало сильную флотилию, но козаки успешно отбились от нее, а на следующий год в отместку переплыли Черное море, напали на город Синоп и разорили его дотла.
В Константинополе были потрясены. Турецкое правительство объявило, что, поскольку Польша не возражает против истребления козаков, турецко-татарское войско двинется на Украину.
Польша не хотела допустить, чтобы чужое войско совершило карательную экспедицию на ее территории. Вдобавок польское правительство заключило мир с Москвой, и освободившиеся польские хоругви (полки) снова могли быть употреблены против своевольных «хлопов».
Новая экспедиция была поручена зарекомендовавшему себя на этом деле Жолкевскому.
— Насколько хватит сил, буду стараться усмирить своеволие, — заявил Жолкевский, — так как, даже если не иметь в виду Турцию, оно само по себе страшно для Речи Посполитой.