Восстания в тридцатых годах окончились неудачей оттого, что козаки действовали недостаточно сплоченно, а главное — не сумели поднять за собой крестьянство.
Победители вновь прибегли к своему излюбленному средству — бесчеловечному террору.
— Я из вас восковых сделаю! — кричал Потоцкий, уставляя путь виселицами и устилая его телами засеченных.
«Культурная» шляхта пыталась посредством хитроумных софизмов оправдать свои варварские методы борьбы. Один из аргументов заключался в том, что вследствие козацких восстаний уничтожено много продуктов цивилизации. Но при этом паны и шляхта умалчивали о характере польской цивилизации: неразрывно связанная с рабовладением, эта цивилизация предоставляла все блага одному сословию за счет жизненных интересов широких масс, тем самым способствуя деградации всего общества.
Другой аргумент носит явно казуистический характер.
«Мы не совершаем никакой несправедливости по отношению к хлопам, — доказывали умудренные в иезуитских коллежах шляхтичи, — так как несправедливость может иметь место лишь относительно тех, кого мы подчиняем себе против воли. Но нет несправедливости там, где отдаются под власть добровольно. А долговременное терпение крестьян показывает, что они повинуются нам не против воли».
Только иезуиты могли назвать терпением и покорностью бесконечную серию восстаний, кровавую борьбу за свои права, которую упорно вел украинский народ.
Украинский народ доказал, что слово «раб» не может быть применено к его сынам. Поколение за поколением стремилось к свободе, неустанно вело неравную борьбу, предпочитало опасность и мучительную смерть позорному игу иноземцев.
В этой борьбе народ доказал и другое: наиболее активная часть его, козачество, которое представлялось на первый взгляд лишь страшной разрушительной силой, таило в себе и огромную творческую энергию, не находившую себе путей. Освоение девственной степи являлось лучшим тому доказательством.
Регулярные части польской армии потопили в крови восстание Остряницы, как они топили все предыдущие. «Козацкая гидра» была придушена, но она не была, да и не могла быть задушена совсем. Слишком много было горючего материала, слишком много притеснений и мучений испытал украинский народ и слишком свободолюбив он был.
Не требовалось особой дальновидности, чтобы понять, что в скором времени неминуем новый взрыв, страшнее предыдущих. Все былые обиды, накапливаясь, подготовляли этот взрыв. Не могло быть сомнений, что — на берегах ли Днепра, на берегах ли Буга — вспыхнет новое восстание, обусловленное всем ходом векового исторического процесса. Не могло быть, конечно, сомнений и в том, что на гребень волны будет вынесен новый вождь, что в недрах народа, столь богатого энергичными и даровитыми натурами, найдется человек, который сумеет справиться с выпавшей на его долю исторической ролью.
Таким человеком оказался Чигиринский сотник Богдан Хмельницкий.
VI. ЧИГИРИНСКИЙ СОТНИК
В истории не сохранилось достоверных известий о происхождении человека, с именем которого связано одно из самых мощных, ожесточенных и героических народных движений.
Если верить автору «Истории Русов», Богдан происходит из довольно знатного рода; восприемником его был князь Сангушко. Но это вызывает сомнения. Автор специального исследования о происхождении Хмельницкого И. Каманин[51] указывает, что в люстрации Киевского замка 1552 года упоминается Богдан Хмелевич, спустя восемьдесят лет — киевский мещанин Богдан Хмель, торговавший хлебом, затем его родственник Никифор, который, несомненно, состоял в родстве с гетманом Хмельницким, доказательством чего служит хотя бы то обстоятельство, что в Киево-Печерской лавре поминали и Никифора среди родных гетмана. Сам Богдан Хмельницкий нередко называл себя Хмелем. Имя Богдан было обычным в этом роду. Словом, на основании ряда соображений И. Каманин приходит к выводу, что Богдан Хмельницкий происходит из киевских мещан.
51