Даже татары не проявляли никогда такой дьявольской изобретательности в придумывании пыток, как князь Вишневецкий, вполне оправдавший данное ему магометанами прозвище Кючюк Шейтана (дьявола).
После «усмирения» немировцев Иеремия, по просьбе киевского воеводы Тышкевича, двинулся спасать осажденное Кривоносом владение Тышкевича — Махновку. Произошло упорное сражение, в котором повстанцы одержали решительную победу. Кривонос лично гнался за Иеремией и едва не проколол его копьем, но Вишневецкому удалось ускакать.
Вишневецкий отступил в Константинов и пополнил там свою сильно поредевшую рать свежими отрядами шляхтичей. Кривоносовцы, овладев местечком Полонным, устремились вслед Вишневецкому.
Под Старо-Константиновом произошла вторичная встреча. Повстанцы наступали, прикрывшись, по казацкому обычаю, табором. Кривонос бился в переднем ряду.
— Ну-те, молодцы-отáманы, — кричал он своим сподвижникам, ну, Половьяне, Остапе, Демко, от теперь маемо в руках Яремку!
Однако Иеремия на этот раз перехитрил Кривоноса. Заманив козаков в невыгодную для них позицию, он разом ударил на них со всех сторон обратил в бегство. На следующий день битва разгорелась с новой силой, и снова Вишневецкий заманил кривоносовцев в засаду и обрушился на них с такой яростью, что, по выражению одной польской летописи, «кровью неприятельской пенились поля, трупами заваленные»[83].
Во время преследования повстанцев поляки взяли в плен одного из ближайших соратников Кривоноса, козака Половьяна. Иеремия начал допрашивать его, что на языке того времени означало пытку. Терзаемый раскаленными щипцами, обваренный кипящей смолой, козак твердил:
— Мы получили от Хмельницкого письмо, в котором он велел нам забавлять вас до тех пор, пока подойдет с огромными силами.
В конце концов Вишневецкий поверил в правильность его показания. Посадив еще живого козака на кол, он двинулся к Збаражу.
На самом деле Половьян говорил неправду; в расчеты Хмельницкого никак не входило двигать всю свою армию против Иеремии. Кривонос, подобно многим другим предводителям загонов, действовал самостоятельно. Своей ложью Половьян надеялся побудить врага уступить Волынь повстанцам. Это ему удалось: ценой нечеловеческого напряжения воли он ввел в заблуждение даже такого проницательного врага, каким был князь Вишневецкий.
Все же предпринятая Иеремией кампания не осталась безрезультатной. Шляхтичи приободрились.
— Не помогай, боже, ни нам, ни врагам нашим, и ты увидишь, как мы их перерубим, бахвалились они.
На помощь шляхте пришло зарубежное дворянство. 800 французов, набранных польским полковником Христофлем Пржиемским, служившим когда-то во французской армии, прибыли для борьбы с «мятежниками».
Пламя восстания разгоралось все ярче. На Волыни им были сплошь охвачены громадные владения князей Корецкого и Браницкого. Опустошению подвергся Могилев. В Белоруссии Небаба овладел Пинском и вырезал там всех католиков. Однако литовский военачальник Волович выбил Небабу из Пинска и, в свою очередь, перерезал и пересажал на кол все русское население. В Западной Руси появились отряды карпатских крестьян, вовсе не связанных с козаками, но поднявшихся против панов при вести о восстании.
По всей стране бушевали пожары, потоками лилась кровь и раздавались стенания пытаемых. Но сквозь стоны и ружейную трескотню явственно пробивалось то, что один из современников выразил следующими словами:
— Вся Русь дышит злобою ко всему католическому и шляхетскому.
В ожесточенной, смертельной борьбе, с невероятным напряжением всех сил добывал себе украинский народ освобождение от панского ига и национальную независимость.
X. КОРМЧИЙ У РУЛЯ
Хмельницкому было хорошо известно, какие неистовства совершают и враги украинского народа и сам народ. Но потому ли, что он сам внутренне солидаризировался с яростным ожесточением народа, потому ли, что он непрочь был обессилить шляхту и дать ей такой урок, которого она долго не сможет забыть, потому ли, что он опасался, как бы обуздание экстремистов не привело к отходу от него хоть некоторых групп, а всякое ослабление было очень опасно в этой напряженной, беспощадной борьбе, — но он мало делал для того, чтобы сдержать наиболее необузданных.
Дальновидный политик, он твердо и уверенно проводил намеченную им линию. Он знал, что правительства соседних государств зорко наблюдают за ходом восстания, оберегают от «заразы» своих «хлопов» и не допустят потрясения основ в польском королевстве; его письма имели непосредственной целью успокоение этих правительств. Он знал и то, что среди панов нет единодушия и его грамоты помешают их объединению, усилят рознь и вражду. Вместе с тем он и в самом деле полагал еще, что народ должен вести борьбу только с магнатами; они, эти «королевята», являлись фактическими господами в стране, и в них видел Богдан все зло; что же касается короля, то он и не помышлял пока о свержении его власти: он стремился лишь добиться, чтобы она была возможно менее обременительной, но уничтожать ее вовсе не собирался.
83
Краткая история о бунтах Хмельницкого и войне с татарами, шведами и уграми.