Однако он разошелся со своими помощниками в выводах из этого факта. Полковники требовали немедленного прекращения переговоров и возобновления войны. Богдан же, по своему обычаю, искал путей к тому, чтобы добиться нужных результатов с наименьшей затратой сил. Средство к этому он видел в дипломатической игре.
Не упоминая o перехваченном письме и не жалуясь на происки Польши в Константинополе, он слал Киселю послания с изъявлениями своего расположения.
Был уже август. Вся Украина пылала ослепительным пламенем восстания. Кисель, несмотря на наличие у него конвойного полка, не решался отправиться в ставку Богдана и посылал одного гонца за другим, требуя перемирия и наказания «виновных». Хмельницкий выражал сожаление по поводу каждого сообщенного ему случая «насилия», но сваливал всю вину на Иеремию Вишневецкого.
«Мы отступили и татар отпустили, писал он, — а Вишневецкий бросился на нас совсем не по-христиански и не по-рыцарски, варварски тиранил и мучил христиан. Оно не диво, если бы делал это простак какой-нибудь, например Кривонос наш, но между Вишневецким и Кривоносом большая разница».
Иеремия, в самом деле, резко протестовал против переговоров с восставшими. Переговоры, по его мнению, могли только «возбудить в рабских сердцах охоту к дальнейшему своеволию». Прекратить свои свирепые экспедиции Вишневецкий отказался. Но дело заключалось, конечно, не в Иеремии. Восстание ширилось и росло. Трудно было остановить его в момент его наибольшего подъема, а теперь, уверившись в двуличии панов, Хмельницкий и не склонен был совершать подобной попытки.
Хмельницкий вел переговоры, писал письма, применял даже в угоду Киселю репрессии против некоторых своих сподвижников (так, он демонстративно велел приковать Кривоноса к пушке), но все это лишь с целью выиграть время. Пока Кисель вел безрезультатную переписку, а новая польская армия не открывала военных действий, Хмельницкий тоже не предпринимал широких операций, но толпы восставших, бесчисленные загоны и купы продолжали «очищение» Украины, изгоняли перепуганную шляхту, завладевали ее имуществом. Скоро вся территория, на которой жили козаки, до реки Случа, находилась в руках восставших.
«Оттак, ляше, по Случ[89] наше», родилась крылатая поговорка в козацком стане.
И все это — с минимальными потерями, без войны. Хмельницкий мог быть вполне доволен плодами своей тактики.
В конце концов Кисель вынужден был сознаться, что его лисья ухватка не принесла ему добра, что его дипломатическая коса нашла на камень. Проклиная козацкого гетмана, он прервал в начале сентября переговоры и вместе с конвойным полком присоединился к сосредоточиваемой триумвирами армии.
Предстояла новая схватка, но на иных рубежах. Вся Восточная Украина в течение четырех месяцев освободилась от поляков. Только кое-где сохранились, подобно островкам, засевшие в укрепленных замках отряды шляхтичей.
Эту песню пел народ, готовясь к новым битвам. Годы унижений и неволи остались позади, как надеялись массы, навсегда. И хотя в стране свирепствовал голод, дымились пожарища, а впереди предстояли новые тяжкие испытания, народ ликовал, добыв себе волю.
А Хмельницкий? Он лучше всех уяснял, какие опасности и беды грозят восставшей стране, но хладнокровие и уверенность не покидали его.
В самый разгар приготовлений к новой войне Богдан торжественно отпраздновал свадьбу. Он женился на своей давнишней подруге, увезенной от него когда-то Чаплинским, а после занятия Чигирина козаками снова вернувшейся к нему. Обряд был совершен сопровождавшим Хмельницкого коринфским митрополитом Иоасафом[90].
XI. ГОРИЗОНТЫ РАЗДВИГАЮТСЯ
Хмельницкий не очень уважал триумвиров, возглавивших польские военные силы. Неопытного, юного Конецпольского он прозвал «дытыною», ученого Остророга «латыною», сибарита Заславского «перыною».
Доминик Заславский, как самый богатый из троих и приведший с собою 4 тысячи человек собственного войска, принял главное начальство. Иеремия Вишневецкий, оскорбленный тем, что не ему вручили бразды правления, держался некоторое время обособленно, но затем сменил гнев на милость и 1 сентября соединил свои силы с войском Заславского. Составилась немалая армия, численностью в 55–60 тысяч человек.
89
90
На этот брак потребовалось специальное разрешение иерусалимского патриарха, поскольку муж гетмановой избранницы — Чаплинский — был еще жив.