Хмельницкий все это видел. Умом и сердцем он стремился дать отдых измученной стране, вывести ее из полосы кровавых опустошений. Но куда вести? Обратно в Польшу дорога заказана. Татары, турки, венгры — от всех можно было ждать больше бед, чем добра. Оставался один путь — к Москве.
XVIII. ПУТЬ К МОСКВЕ
В литературе о соединении Украины с Россией неоднократно встречается выражение, что Москва представлялась Богдану Хмельницкому последним прибежищем. Правильнее сказать, что в Москве Хмельницкий видел всегда не последнее, а первое прибежище.
Хмельницкий отчетливо понимал, что для Украины тесный союз с Москвой является жизненной необходимостью.
В XVII веке Москва явно стала решающей величиной в Восточной Европе. Мощная, двухсоттысячная рать, которую она выставляла в случае нужды, целеустремленная политика, централизованная государственность — все это давало ей несомненные преимущества перед соседними государствами.
В период XVI–XVII веков к Москве обращались многие, но избегавшая политических осложнений Москва действовала с большим разбором.
В начале восстания Хмельницкого, когда совершенно неясен был дальнейший ход борьбы, московское правительство очень холодно отнеслось к предложению объединиться: в его глазах козаки, да еще призвавшие на помощь татар, были просто мятежниками, сегодня воевавшими с Польшей, а завтра, подобно Сагайдачному, с Москвой.
Хмельницкий, надо полагать, отлично уяснил мотивы сдержанности Москвы, вытекавшие из традиционной политической дальновидности, осторожности, «солидности» и самоуважения московского правительства. Поэтому он не оскорбился, а со свойственным ему непреклонным упорством поставил себе целью добиться изменения взглядов Москвы.
Хмельницкий понимал неразрывную связь обеих этих задач: свержения польского владычества и соединения с Москвой. Только осуществив вторую задачу, можно было получить уверенность в прочности и долговечности решения первой.
Чем дальше развивалось восстание, тем очевиднее делалась необходимость соединения. Попытка создать автономную козацкую Украину в рамках Речи Посполитой на федеративных началах (Зборовский мир) не удалась. Чтобы стать «равными» с поляками, украинцам надо было бы стать католиками и ополячиться. Полный и окончательный разрыв с Речью Посполитой определился с неизбежностью для всех, кому была дорога национальность родного народа.
Да и какие перспективы открывались перед Украиной, если бы она продолжала находиться в составе Речи Посполитой! Польское государство являлось, по существу, уже загнившим организмом. В статье «Какое дело рабочему классу до Польши?» Энгельс подчеркивал, что Польша «упорно сохраняла нерушимым феодальный строй общества, в то время как все ее соседи прогрессировали, формировали буржуазию, развили торговлю и промышленность и создали большие города»[162].
Польское государство являло собою беспримерный в истории образчик децентрализации. Ни национальные, ни классовые интересы не могли заслонить в глазах польских дворян их личных интересов. В экономическом отношении польское владычество было губительно. Сельское хозяйство не могло развиваться вследствие безудержной хищнической эксплоатации его, промышленность оставалась на уровне ремесла, потому что панский гнет глушил всякое проявление инициативы. Если бы Украина осталась в составе польского королевства, ее производительные силы пришли бы в упадок.
Что оставалось делать?
Создать независимое государство? Вряд ли это было возможно. Казацкая старшúна чувствовала себя слишком слабой для этого; при всей храбрости ее сынов Украина вскоре истощила бы свои силы и сделалась бы жертвой одного из могущественных соседей.
Принять подданство Турции? В 1650 году Хмельницкий вел на эту тему дипломатические переговоры, но это было с первого до последнего момента фиктивное намерение. Национальная и религиозная рознь с «басурманами» была так велика, что, конечно, никто на Украине серьезно не думал о таком подданстве.
В экономическом и политическом отношениях соединение с Турцией сулило Украине самые нерадостные перспективы. В результате своего безошибочного анализа Маркс констатировал, что «…организация Турецкой империи уже находилась в то время в процессе разложения»[163].
Экономическое развитие Турции находилось на самом жалком уровне. Промышленности почти не существовало, земли хищнически эксплоатировались. Хозяйственная и культурная жизнь страны хирела вследствие того, что в пестрой Турецкой империи отсутствовали тесные связи между составными ее частями; отдельные крупные провинции жили обособленно, — это подрывало политическую мощь Турции и губительно отражалось на всех сторонах жизни.