горячий католик и готов был на все в угодность папе. Притом же стремления польской
политики благоприятствовали видам римского двора: совершенное слитие Руси с
Польшею казалось неудобоисполнимым, пока не успеют поколебать веру русского
народа. Возникла уния и возникла с искусством. Не касаясь, повидимому, прав Руси,
освященных торжественно коренным законом соединения русских с поляками, не
показывая явного намерения подчинить русских римско-католической церкви,
ограничивались единствено тем, что русские должны были признать спасительность
римско-католического исповедания, со всем учением западной церкви, наравпе с
греческим, и почитать обряды заиадные такими же святыми, как и восточные; а
римская церковь признавала святость всего, составляющего достояние восточного
православия. Такова была видимая сущность унии. Способ её введения был также
прикрыт личиною справедливости: католики отнюдь не навязывали русским унии.
Нашлись люди из духовного звания, которых можно было употребить орудиями и
придать делу такой вид, будто церковь православная, в лице духовных представителей,
добровольно предлагает братское соединение с западною церковью для блага всего
христианства. Некоторые епископы увлечены были обманом; их убедили подписаться
на бланках, на которых потом написали совсем не то, что им обещали, а будто они все
желают признать первенство римского апостольского престола 1). Этот-то акт был
утвержден папою, а потом поляки считали себя в праве употреблять всякия явные меры
к уничтожению русской веры в русской земле, думая, что коренной закон в соединении
русских с поляками, как равных с равными и вольных с вольными, отнюдь не нарушен.
Унию выдумали только для простого народа: дворян предполагалось обратить прямо в
католичество.
Дворянство южнорусское при появлении унии зашумело; составились братства,
конфедерации, с целью защищать отеческую веру 2); но лет через тридцать с
небольшим после того французский инженер Воплан, служивший в Польше, говорил:
«Дворянство русское походит на польское и стыдится исповедовать иную веру, кроме
римско-католической, которая с каждымъ
‘) Опис. киев. Соф. соб. и Ист. киев, иер., 140.
2)
Опис. киев. Соф. соб. и Ист. киев. иер., 149.
28
днем приобретает себе новых приверженцев, несмотря на то, что все вельможи и
князья ведут свой род от русских *).
Многие русские дворяне, происходя от св. Владимира или Гедимина, пользовались
перед польским дворянством знатностью рода, обладали богатствами и, участвуя на
сеймах, могли быть двигателями государственного управления. Они полюбили эту
роль, променяли тесное поприще на обширное и свыклись с мыслью, что отечество их
целая Речь-Посполитая, а не присоединенная к ней Южная Русь. Приняв, по
необходимости, польский язык, употребляемый при дворе и на сейме, они скоро
переменили и веру, потому что эта перемена освобождала их от невыгодного взгляда на
них римско-католического духовенства, столь сильного в то время в католической
Польше, и открывала им дорогу к приобретению староств; притом ободряли их ласки
короля и двора, и всеобщие похвалы шляхетского сословия.
Другие потеряли веру и народность через браки с польками; а если сами
заимствовали от супруг единственно язык, то всегда почти предоставляли детям
следовать внушениям матерей в отношении веры. Таким образом перерождались целые
фамилии.
Еще более действовало на перерождение русского дворянства воспитание. Дети
русских дворян учились в Кракове, во Львове, в Ярославле и прочих городах
внутренних стран Речи-Посподитой, иные за границею, в Австрии, во Франции, в
Испании, в Италии; иезуиты везде овладевали тогда воспитанием. Как только прибудет
в училище молодой русип, на него устремляется все внимание; ему внушают
отвращение к вере отцов его; описывают ее ересью; представляют догматы римско-
католической церкви истинными, а обряды её стараются выставить в привлекательном
виде. Молодое чувство покоряется внушениям наставников: русский принимает
римскокатолическое исповедание, возвращается на родину—и все в ней кажется ему
варварским; он, затыкает уши, слыша речь южнорусскую; на подданного своего он
смотрит не только как на презренного раба, по как на существо, отверлсенное Богом,