отвратительной тюрьме, его постигала конфискация имущества и инфамия, то-есть
лишение гражданской чести 2).
Если бы не было Козаков, поляки, быть может, и достигли бы своей цели. Русское
дворянство легко поддавалось польскому влиянию и теряло народность, а за
народностью и веру предков. Простой народ, порабощенный дворянством, показывал
бы долее страдательное противодействие, роптал бы на судьбу, вздыхал бы о вере
отцов своих, а в конце концов, под силою всеизглаживающего времени, уступил бы
гнету обстоятельств и забыл бы старину, так же точно, как некогда после введения
христианства, он долго вздыхал о своем язычестве и втайне обращался к своим
прежним божествам; а между тем время делало свое и мало-по-малу народ сроднился с
новою верою и стал чужд языческой старине своей. По общечеловеческим законам то
же доллено было, если не сразу, то в течение немалого времени совершиться с
православием и с русскою лшзныо. Все доллено было ополячиться и окатоличиться,
если бы, на беду польским и римско-католическим затеям, не стояло против них
козачество—вооруженное, крепкое, составлявшее' цвет и материальную силу русского
народа. Наполняясь, в последнее время, как было сказано, из простого народа, оно
готово было защищать оружием то, что было дорого простому народу. Хлоп, бежавший
в козачество от власти и произвола старосты или дедичного пана, вносил туда
сердечную, глубокую ненависть ко всему панскому, шляхетскому, и вместе с тем ко
всему лядскому, потому что ненавистный его пан был или сделался ляхом; зауряд со
всем панским стала ему противна и враждебна римско-католическая вера; еще
мерзостнее была для него уния, как вера, которую, в довершение своего произвола над
хлопом, насильно навязывал пан последнему на совесть. Таким путем сделались козаки
единственными борцами за православную веру и русскую народность.
При самом введении унии вспыхнуло козацкое восстание Наливайка и Лободы.
Наливайко, лицо чрезвычайно крупное в истории возникшей борьбы между
южнорусскою и польскою национальностями, был уроженец из города Острога, где
жила его семья и где старший его брат, Дамиан, был придворным священником у князя
Константина Константиновича Острожского и пользовался уважением, как один из
ученых защитников православия. Сам Семерый Наливайко, брат священника, состоял
на службе у князя Острожского и воевал против Косинского и его Козаков. Вся
обстановка жизни этого человека, казалось, прочно привязывала его к шляхетской
стороне. У него, кроме брата Дамиана, жили в Остроге родители, сестра и меньшой
брат. Но случилось происшествие, поворотившее его деятельность в иную сторону. У
О Опис. киев. Соф. соб. н Ист. киев. иерарх., 159.
2) Унив. Петр. Мог. И.—Нстор. изв. о возн. в Польше ун., 79.
35
отца его был грунт (земельный участок) в Гусятине. Владелец этого местечка, пан
Калиновский, отнял этот грунт и самого хозяина, за его протест, так исколотил, что тот
умер от побоев. Наливайко, ожесточенный против панского произвола, стал
непримиримым врагом всего панства и шляхетства и задумал продолжать дело
Косинского. Он, чтобы СОЙТИСЬ И примириться с запорожцами, подарил им табун
лошадей, отбитых у татар, сблизился и подружился с Григорием Лободою, получившим
звание козацкого гетмана после Косинского, сделался атаманом ватаги нестроевых
Козаков, присоединился с нею к Лободе и вместе с ним, по зову императора Рудольфа,
отправился в Седмиградскую землю, воевал в румынском крае, где тогда оба господаря
покушались освободиться от турецкого господства. После неудавшагося их покушения
Наливайко воротился в Украину в 1595 году, и тут вместе с Лободою поднял открытое
восстание против Польской Короны. То было время, когда русские архиереи, затеявшие
поддать русскую Церковь римскому папе, собирались ехать в Рим; везде
распространились слухи о их затеях; еще немногие были за нововведение, другие
горячо восставали; князь Острожский рассылал повсюду свои послания против
унитской затеи, составленные при участии брата Наливайкова, Дамиана. Злоба Козаков
к знатным и богатым привлекала к ним все мелкое и угнетенное: теперь они могли
надеяться на большее сочувствие к себе народа, когда сами могли прикрывать свои