восстания знаменем веры. Сам князь Острожский, если не покровительствовал
возмущению, то смотрел на него сквозь пальцы, по крайней мере насколько
своевольники могли пугать отщепенцев православной веры. Наливайко напал с своею
ватагою на Луцк, епископский город, где были сторонники и слуги епископа Кирилла
Терлецкого, одного из зачинщиков унии. На них обратилась козацкая злоба. И в других
волынских городах Наливайко находил себе друзей. Посещение козаками подняло в
городах и их окрестностях дух своеволия. Наливайко зазывал к себе охотников;
составлялись из них козацкия ватаги, делились на сотни, избирались сотники и
атаманы.
Увеличивши свое козацкое полчище, Наливайко двинулся на север в Белоруссию. И
там восстание нашло себе в народе сочувствие; панские хлопы сбегались в козацкое
ополчение.
Наливайко напал на Слуцк и так неожиданно, что владелец Слуцка, Гиероним
Ходкевич, не успел принять мер к обороне. Наливайко взял город и наложил на мещан
пять тысяч коп литовских в свою пользу, забрал в слуцком замке восемьдесят гаковниц
и семьдесят ружей и повернул к Могилеву. 30 ноября 1595 года козаки взяли его
приступом. Но тут литовский гетман Криштоф Радзивилл, узнавши о восстании,
оповестил по литовским поветам, чтобы шляхетство собиралось укрощать мятежников.
Сам Радзивилл пошел к Могилеву с некоторыми панами, у которых были ополчения,
собранные из их волостей. Шляхта осадила Наливайка в Могилеве. Произошел пожар.
По словам самого Наливайка в его письме в королю, шляхта зажгла Могилев, чтобы в
нем погубить Козаков, а по известию историка Бельскаго’, его зажгли сами
могилевские мещане, чтоб не допустить Наливайка защищаться в стенах города и
заставить его скорее убраться. Наливайко уклонился от столкновения с литовским
гетманом,
з*
36
остановился в Речице и оттуда послал письмо к королю, просил отвести козакам
землю пустую для поселения между Бугом и Днестром на пространстве ниже Брадлава
на двадцать миль, с тем, чтобы козаки обязывались помотать Речи-Посполитой в
войнах, добывать языки и содержать караулы на своем иждивении. Но это, кажется,
делалось только для вида. Наливайко, не дожидаясь ответа на свой проект, продолжал
восстание, взял Пинск, забрал ризницу и документы пинского владыки, бывшего также
в числе составителей унии, ограбил имения Яроша Терлецкого, брата луцкого владыки,
мстя на брате последнему за унию и стал у Острополя. Между тем его сообщник,
Лобода, собирал козацкое ополчение на Волыни, готовясь действовать разом с
Наливайком. Но тут король для укрощения мятежа вызвал кварцяное войско,
находившееся в Молдавии, и оно, под начальством польного гетмана Жолкевского,
поспешило к Кременцу на Волынь. Козаки, не дожидаясь его, двинулись на восток.
Лобода стал разгонять шляхту в киевском воеводстве, и сам остановился в местечке
Ногребыще, а Наливайко, уклоняясь от столкновения с польским гетманом, двинулся к
Брацлаву, а потом повернул через реку Собь в дикую уманскую степь, тогда еще вовсе
незаселенную южную часть нынешней Киевской губернии. рассчитывая на горячность,
с какою преследовал его Жолкевский, Наливайко надеялся, что польский гетман туда за
ним погонится и тогда успех был бы на стороне Козаков. Польскому войску было бы
страшно войти в безлюдную пустыню, без продовольствия, зимою, изнуряясь
переходами из яра в яр, из дебри в дебрь, и притом не зная степных примет; козакам же
степь была ведома и они приучены были сносить такия лишения, какие невозможны
были для всякого иного войска. Тут бы Наливайко нб стал бегать от польского войска, а
сам принудил бы его вступить в битву, чтоб положить в снегах, на добычу зверям. Но
Жолкевский был не из таких, чтоб можно было его провести. Он не решился следовать
за козаками в снежную пустыню, а разместил свое войско в селениях, лежащих по
рубежу степи. Войско это так своевольствовало, что князь Острожский в письме своем
выражался, что бедные поселяне терпели от яголнеров больше, чем терпели бы от
Козаков. Сам Жолкевский стоял в Пикове. Козаки стояли за Синими-Водами в пустыне;
лошадей кормили прутьями и прошлогодней травой из-под таявшего снега, а сами
продовольствовались конским мясом. В таком стесненном положении Наливайко
послал в Брацлав к брацлавскому старосте Струсю просьбу помирить козачество с