чините суд и расправу над злодеями; нынешний год уже пять раз ходили за море!»
Шесть старшин были приговорены к смерти; львовская летопись говорит, что четырем
отрубили головы 4). Литовский канцлер Радзивилл в своих записках говорит 5), что
Сулиме отрубили голову, потом разрубили его тело на четыре части и развесили на
четырех концах города. Перед казнью он просил похоронить с ним золотой образ,
который папа Павел Y когда-то прислал ему за то, что он, разбивши турецкую галеру,
послал в дар папе триста пленных турок. Радзивилл говорит, что Сулима обратился в
католичество, но это не помогло ему, и он должен был подвергнуться той же участи,
как и его товарищи, оставшиеся в православии.
Реестровые получили похвалу от короля за то, что не пристали к Сулиме и выдали
непослушных. В виде милости положили увеличить козацкое сословие еще одною
тысячею, но зато, кроме них, никому не дозволяли именоваться козаком, и всех
выписанных из реестров строго обязывали повиноваться панам, в имениях которых они
жили. Тогда паны жестоко наказывали непокорных за малейший признак
непослушания. Гетман Конецпольский получилъ' предписание расставить кварцяиое
войско в Украине; и польские жолнеры обращались с русским народом грубо и
своевольно. «Ми-сь-мо людъ
*) Сказ. о Гетм. до Богд. Хм.
2)
Львова:, лет. Ж. М. Н. Пр. 1838 г. Апр.
3)
Олис. Укр. Бопл,, 20.
4)
Львова:, лет. Ж. М. Н. Пр. 1838. Апр.
5)
Раш. Albr. Radz., 20.
79
рыцерьский,—кричали украинцы—тому сь мо не привикли; то нам не звичай!» Но
и реестровые козаки также не удовольствовались похвалами: им не платили жалованья,
а только водили обещаниями, притом же хотели их держать в руках. Кварцяное войско,
по приказанию коронного гетмана, заняло Корсун, который, по старому обычаю, был
местом для козацкой арматы (артиллерии). Один из начальников польских отрядов, сын
подольского воеводы, вошел в Корсун, расположил свой отряд и свою челядь в домах
жителей, считавших себя уже издавна козаками, и сверх того насильственно овладел
местечками: Бузыном, Вороне, Нивами и Лозами, которыми издавна владел киевский
Николаевский монастырь. Это раздражило реестровых: связь с выписчиками и вообще
с русским народом не могла быть подавлена сословными интересами до такой степени,
чтоб неудовольствия народные не находили отголоска в реестровых козаках.
В 1636 г. козаки обратились с жалобами к королю; посланники их были сотники:
черкасский—Барабаш, и Чигиринский—Зиновий-Богдан Хмельницкий.
Тогда посредником между козаками я правительством выступил Адам Кисель,
оратор за православие на сеймах. Он считал себя искусным дипломатом.
Переговариваясь с козаками, он уверял их в своем расположении, назначал им сроки
для уплаты жалованья, а когда эти сроки проходили, назначал другие, между тем завел
между ними шпионов, ссорил между собою старшин, подкупал подарками и, таким
образом, тянул время. Простые козаки собирались составить чернецкую (т.-е. из черни,
без старшин) раду, а за подобными радами следовали у Козаков возмущения. Кисель
всеми мерами их удерживал от этого и водил обещаниями. Старшим, как титуловали
его поляки, или гетманом, как величали его сами козаки, был у них тогда Василь
Томиленко, патриот, прямодушный простак, управляемый лукавым писарем своим
Онушкевичем, угодником Киселя и панов. Дождавшись до праздника св. Илии—срока,
указанного Киселем для уплаты козакам жалованья, и не получивши этого жалованья,
козаки не решались собирать, как грозили, чернецкой рады, в которой могли
участвовать уже и не козаки, а неопределенное число поспольства. Они принудили
своего старшего созвать на реке Русаве вальную (генеральную) раду, в которой, при
старшинах, участвовали все простые (поспольство), не только реестровые козаки.
Кисель, узнавши об этом, отправился туда сам.
То было в первых числах августа 1636 года.
„Нам обещали деньги в мае,—говорили козаки,—а не доставляют и в августе; мы
много потерпели, оставаясь без денег; на море нам ходить не позволяют, а мы оттуда
получали себе пропитание; мы и братьев своих воевали и непокорных выдали под меч
его величества, и за то теперь от урядов и нодстарост переносим утеснения и
оскорбления; и денег нам не даютъ». Старшины безуспешно пытались усмирить