волю!» Прочитали конституцию, толпа зашумела. Гуня, обратившись к коммиссарам,
просил повременить, пока усмирится волнение. «Будете плакать и жалеть,—сказали
коммиссары,—вы раздражаете такого доброжелательного пана».
Тогда польный гетман,—говорит дневник,—начал действовать по
104
примеру Перикла, опустошавшего лакедемонские жилища; он разослал отряды по
окрестностям и приказал истреблять русские селения, не щадя ни пола, ни возраста.
Узнавши об этом, Гуня написал польному гетману такое письмо;
«Видя вокруг нас невыразимые кровопролития, мы не можем разуметь прихода
вашей милости иначе, как только так, что ваша милость переправился чрез Днепр
против запорожского войска не для мирных сношений, а для того, чтоб всех истреблять
до конца, ибо, распустив отряды, которые • тешатся невинною христианскою кровью и
поступают с нами, как с неприятелями св. креста и злодеями, показываешь, что у вас
нет ни правды, ни страха Божия. Вы бы воевали уже с одним запорожским войском,
жертвующим жизнью, по воле Высочайшего Бога, за наши кровавые заслуги, но
оставили бы в покое несчастный народ, которого вопли и невинная кровь взывают о
мести к Богу и нас к тому же побуждают! За наши права и вольности, данные нам
издавна королями польскими, права, добытые саблею, а не чем-нибудь другим, и
теперь нарушаемые изменниками, мы готовы лучше умереть и один за другим
положить головы, чем довольствоваться таким договором, какой был под Еумейками.
Мы не желаем кровопролития; и чтоб нас никто не обвинял, мы не хотим биться с
вашею милостью; но кто будет на нас наступать, против того и мы будем обороняться.
Удостой, ваша милость, обойтись с нами так, чтоб это было согласно и с честью вашей
милости и без стеснения, как нас .самих, так и бедного невинного народа».
Польный гетман отвечал в тот же день:
«Давния ваши права вы потеряли чрез ваше своеволие и посягательство на
величество короля; но будете иметь такия права, какие вам даст РечьПосполитая».
Козаки опять написали:
«Хотим тех прав, какие имели прежде».
Гуня просил гетмана не доверять реестровым. «Воны хлиб-силь з нами иилы, и нас
зрадылы, то и вашу милость зрадять!» писал он.
С тех нор с высоких шанцев польские пушки палили в козацкий лагерь; пехота
беспрестанно возобновляла приступы; конница стояла на-готове. Поляки хотели
обессилить Козаков и истощить их пороховые запасы; козаки, с своей стороны, не
уступали неприятелям в деятельности, хотели утомить коронное войско; показывая
свою непреклонность, они надеялись, что польские жолнеры, по обычному своеволию,
соскучив неудачами и продолжительностью осады, начнут уходить из войска, а между
тем сами ожидали сильного подкрепления, которое должен был привести к ним по
Днепру Филоненко. Гуня ободрял их своею смелостью и распорядительностью: он не
прятался сзади, шел впереди, и однажды польный гетман во время вылазки приказал
направить на него выстрелы из трех пушек; но вместо козацкого гетмана был убит
козак, который нес перед ним бунчук. Б отплату, на другой день, Гуня, приметив
польного гетмана, выстрелил в него, но попал в коня. С каждым днем возрастало
воинственное ожесточение с обеих сторон. Поляки построили высокую батарею, с
которой молено было бы доставать до средины обоза; но, по совету Гуни, 22-го июля
ночью молодцы выскочили из своего обоза, прокрались к шанцам, вмешались в толпу
реестро-
105
вых Козаков, узнали военный сигнал, розданный в тот день по войску, и передали
его своему предводителю. Тогда толпа Козаков вышла из обоза и подошла к батарее.
Отряженные на батарею окликают их. Они произносят сигнал. Думая, что это
реестровые козаки, посланные за языком, поляки спрашивают: «есть язык?»—«И не
один!» отвечают козакп, и вслед затем они бросаются на батарею, умерщвляют
несколько десятков человек, овладевают батареею, принимаются ее портить и
заклепывать пушки. Но тревога быстро распространилась по лагерю и со всех сторон с
криками бежали воины к батарее; козаки должны были уходить.
Еще после того продолжались несколько времени однообразные схватки. Полякам,
как и козакам, с каждым днем становилось тяжелее. Жолнеры роптали на гетмана.
«Что-ж это?—кричали они:—мы будем верно здесь зимовать и основывать колонию на
Днепре?» Они стали убегать. Козаки также терпели голод. «Прийде тут не спиваты, а